Наварин. Победа во имя греков

20 октября 1827 года в Наваринской бухте объединенная флотилия России, Англии и Франции практически без потерь в сражении нанесла поражение турецко-египетской эскадре. Эта победа оказала решающее влияние на освобождение Греции от османского владычества. «Армейский стандарт» вспомнил страницы истории.

«Греческий проект» России

В 1453 году энергичный турецкий султан Мехмед II штурмом овладел Константинополем. Свершилась великая цивилизационная трагедия. Второй Рим, этот реликт древней античной славы, все еще остававшийся блестящим центром культуры и столицей мирового православия, пал. Он на тысячелетие пережил Рим первый, рухнувший под ударами западных варваров, но натиск варваров восточных сломил и его. Остальные разрозненные клочки великой некогда Византии в течение двух следующих десятилетий также вошли в состав империи османов. Греки на долгие века потеряли независимость.

Первая серьезная попытка вернуть потомкам эллинов свободу и государственность была предпринята Россией в годы царствования Екатерины II. Разработанный князем Г.И.Потемкиным «греческий проект» предполагал воссоздание империи со столицей в Константинополе. Второго внука Екатерины даже нарекли в соответствии с этими планами. Константин Павлович должен был воссесть на древний греческий престол в качестве преемника геройски погибшего при обороне города Константина XI Палеолога (Драгаша).

Однако волюнтаристский проект не учитывал тайное и явное противодействие усилению российских позиций на Балканах со стороны европейских держав, к тому же основывался на идеализации готовности греков к борьбе за свободу. Действительность оказалась далека от реальности.

Граф А.Г.Орлов-Чесменский в ходе Архипелагской экспедиции (1769–1774) поднял население Пелопоннеса на борьбу против османского владычества, но остался глубоко разочарован, не найдя среди восставших новых Мильтиадов, Леонидов и Фемистоклов. Он оправдывал свою неудачу тем, что «греки слишком привыкли бояться турок».

Конечно, герой Чесменского сражения во многом перекладывал на повстанцев свои же ошибки в организации боевых действий и несправедливо упрекал греков в трусости. Но их способность сражаться с регулярными турецкими частями и правда была невысока.

К 1821 году, когда греки восстали уже сами, ситуация в значительной мере изменилась. По одному из пунктов Кючук-Кайнарджийского мирного договора (1774) суда греческих купцов, подданных турецкого султана, пользовались правом бороздить моря под российским флагом. Вооружив многие из них пушками и тем самым превратив торговые суда в почти полноценные боевые корабли, восставшие быстро создали военно-морской флот, ставший очень важным фактором их успешных действий против турок.

Сильно возросла и решимость греков сражаться за освобождение от четырехвекового ига. А Османская империя, войска которой много раз терпели унизительные разгромы от русских армий, не казалась им уже столь ужасной и могущественной. Пламень патриотизма воспылал в сердцах потомков эллинов. Многие богатые купцы жертвовали огромные суммы, порой почти все свое состояние, на нужды армии и флота.

Ненависть к поработителям достигла точки кипения! Она породила ярость и крайнюю жестокость: после взятия штурмом административного центра Пелопоннеса (Мореи) — города Триполицы — были убиты, по разным оценкам, от 8 до 10 тысяч турок и евреев, в том числе женщины и дети.

Попытки султана подавить бунт собственными силами потерпели неудачу. И тогда он в 1824 году обратился с просьбой о помощи к своему могущественному вассалу — правителю Египта Мухаммеду-Али. Незадолго до этого египетский паша реформировал армию по европейскому образцу и нанес турецким войскам ряд поражений. Он добился фактической независимости от номинального сюзерена, но в поддержке ему не отказал, соблазнившись тем, что султан пообещал уступить паше некоторые территории в Сирии.

Для наказания «неверных рабов» союзника он выслал флот и отряды головорезов во главе со своим приемным сыном Ибрагимом-пашой. Совместно с турками они устроили грекам террор. Жестокие убийства мирного населения, включая стариков, женщин и детей, сопровождались разрушением селений, вырубкой садов, уничтожением урожая на полях и прочими зверствами и вандализмом.

Греки сопротивлялись мужественно, но если в защите крепостей и в партизанских действиях они добивались успехов, то сражений с регулярными войсками турок и египтян не выдерживали из-за устаревшего вооружения и плохой военной организации. Восстание не утихало, но стало терпеть поражение за поражением.

Хотя обе стороны конфликта не отличались приверженностью принципам гуманизма, симпатии европейцев целиком оказались на стороне греков в силу их исторической роли в становлении европейской культуры, освободительного характера войны и традиционной антипатии европейцев к туркам. Сотни добровольцев устремились на помощь эллинам (в том числе и великий английский поэт Джордж Байрон), собирались денежные пожертвования, отправлялось оружие.

Но правительства европейских государств не спешили влиять на ход событий. Согласно решениям Венского конгресса (1815) любые революционные движения считались заслуживающими осуждения и незаконными. Император Александр I, «главный архитектор» европейского порядка, хранил молчание и никак не реагировал на многочисленные обращения подданных с просьбами оказать давление на Турцию. Только после его смерти (1825) и восшествия на престол Николая I ситуация изменилась.

Объединенная эскадра

4 апреля (по новому стилю) 1826 года в Санкт-Петербурге представители Англии и России подписали дипломатический протокол о признании прав Греции на независимость. Но с оговоркой: она должна выплачивать султану дань и находиться под его верховной властью. Позже этот протокол подписала и Франция.

Для реализации его положений державы заключили соглашение, получившее название Лондонской конвенции (подписана 6 июля 1827 года). Секретным пунктом конвенции предусматривалось военное вмешательство в конфликт Греции и Турции, при условии отказа последней от посредничества трех держав в мирном урегулировании.

Материализацией секретного пункта стала отправка к греческим берегам объединенной эскадры. Общее командование принял вице-адмирал Эдвард Кодрингтон. Он был старшим по званию из трех союзных адмиралов и к тому же воевал еще под началом легендарного Горацио Нельсона. Русский отряд возглавлял контр-адмирал граф Логин Петрович Гейден, французский — контр-адмирал граф Анри де Риньи.

Подойдя к Пелопоннесу, союзники попытались вступить в переговоры с Ибрагимом-пашой. Он находился в крепости Наварин. Турки, однако, саботировали переговорный процесс, ссылаясь на мнимое отсутствие своего командующего. Они не желали сносить какие-либо ограничения на свободу собственных действий, вели себя враждебно и дерзко.

Тогда Кодрингтон предупредил их представителей, что на основании Лондонской конвенции он не допустит выхода в море из Наваринской бухты турецко-египетского флота во избежание продолжения им военных действий против греков.

Вообще-то командование союзной эскадры старалось избежать сражения. Но не получив вразумительного ответа, решило войти в бухту, где стояли на якоре корабли турок и египтян, и продолжить переговоры уже с позиции силы.

Стоит пояснить один важный момент: несмотря на количественное преимущество, турецко-египетский флот значительно уступал по боевой мощи англо-русско-французской эскадре, включавшей 10 линейных кораблей против трех турецких.

Пять египетских фрегатов несли по 64 орудия (это было вполне сопоставимо с числом пушек на небольшом линейном корабле). Самые большие орудия фрегата стреляли ядрами весом в 24 фунта (около 11 кг), а главный калибр линейных кораблей составляли 36-фунтовые пушки (масса ядра 16,3 кг).

С учетом гораздо меньшей толщины борта фрегата, его шансы в бою против линейного корабля были весьма невелики. Потому-то среди военных моряков, как правило, соблюдалось неписаное джентльменское соглашение: линейный корабль огонь по фрегату не открывал. Если, конечно, сам фрегат не начинал стрелять по нему первым.

Кроме трех английских, четырех русских и трех французских линейных кораблей союзники имели в составе эскадры еще 9 фрегатов (3 английских, 4 русских и 2 французских), 2 корвета (английский и русский), 4 английских брига, 2 французских голета и английский тендер. Всего — 28 вымпелов. Общее число пушек — 1298 (456 английских, 490 русских и 352 французских).

Турецко-египетский флот кроме трех турецких линейных кораблей и пяти двухбатарейных египетских фрегатов включал еще 15 фрегатов (турецких), 26 корветов (18 турецких и 8 египетских), 11 бригов (4 турецких и 7 египетских) и 5 или 6 брандеров (точных сведений нет). Всего — 65 или 66 кораблей. Их 2106 пушек дополнялись орудиями береговых батарей (165 стволов).

Ибрагим-паша, главнокомандующий сухопутными и морскими силами, находился на берегу. Сам флот, стоявший на якорях в Наваринской бухте, возглавлял его египетский соратник Мухаррем-бей, младшим флагманом при котором состоял турецкий капудан-бей Тагир-паша.

Корабли выстроились вогнутым полумесяцем. В первой линии стояли линейные корабли и самые сильные фрегаты, во второй, третьей и частью вне линий, у берега, — все остальные боевые единицы, корме брандеров, расположившихся неподалеку от входа в бухту. Такая дислокация была для турок вынужденной: Наваринская бухта едва вмещала все их боевые корабли, многочисленные транспорты и торговые суда.

20 октября 1827 года, около трех часов пополудни, Кодрингтон на линкоре «Азия», возглавлявшем общую колонну английского и французского отрядов, стал входить в гавань. Он все еще рассчитывал преодолеть разногласия путем переговоров, но прибывший к нему турецкий офицер-парламентер заявил, что якобы отсутствующий Ибрагим-паша «не оставил приказаний касательно дозволения входа союзных эскадр в сей порт, а потому он требует, чтобы, не ходя дальше, поворотили в море».

На это старый британский морской волк ответил, что прибыл не получать, а отдавать приказы, и что если по союзникам будет произведен хоть один выстрел, то они уничтожат весь турецко-египетский флот. При прохождении через узкий вход в бухту с одного из английских кораблей выслали шлюпку к стоящему в опасной близости от него турецкому брандеру. Находившийся в шлюпке парламентер должен был попросить отвести брандер на безопасное расстояние, но был убит ружейным выстрелом. Одновременно один из египетских корветов открыл огонь по флагманскому французскому 60-пушечному фрегату «Сирена». Французы ответили.

Пока бой не разгорелся в полную силу, английский вице-адмирал предпринял последнюю попытку его избежать, но вслед за первым и второй офицер-парламентер, посланный уже непосредственно к Мухаррем-бею, был застрелен турками. «Тогда не оставалось нам иного средства, как отражать силу силой», — сообщал в реляции после сражения российский контр-адмирал Л.П.Гейден. Он держал флаг на 74-пушечном линкоре «Азов», который вел за собой вторую колонну, состоящую только из русских кораблей.

Бой тем временем уже начался. Наш отряд оказался под обстрелом береговых батарей еще на входе в бухту. Не тратя зря снаряды, то есть не отвечая до поры до времени врагу, наши корабли вошли в гавань и встали на якорь согласно диспозиции — слева от англо-французской колонны. Как отмечено в реляции, вызвали «восхищение союзников выдержкой, мастерством и неустрашимостью».

«Азов» оказался рядом с флагманом Кодрингтона, 84-пушечным линкором «Азией», на которой сосредоточили огонь несколько турецко-египетских кораблей. Отвлекая их на себя, «Азов» вступил в перестрелку сразу с пятью кораблями противника!

Экипаж нашего флагмана сражался геройски! Да и что это был за экипаж! Командовал кораблем капитан 1 ранга Михаил Петрович Лазарев, один из первооткрывателей Антарктиды, будущий полный адмирал и командующий Черноморским флотом. Под его началом сражались с турками еще три будущих адмирала, ставших героями обороны Севастополя в Крымскую войну: лейтенант П.С.Нахимов, мичман В.А.Корнилов и гардемарин В.И.Истомин!

Все офицеры и матросы «Азова» проявили блестящее умение и героизм. Русский флагман в этом бою уничтожил 80-пушечный линейный корабль, три фрегата (в том числе флагманский Тагира-паши) и корвет. Кроме того, совместно с «Азией» он потопил флагманский линейный корабль Мухаррем-бея.

Сам «Азов» получил 153(!) пробоины, из них 7 — ниже ватерлинии, но остался в строю до конца битвы. Повелением Николая I геройский корабль был первым в нашей истории награжден кормовым Георгиевским флагом, а во флоте император приказал всегда иметь корабль с именем «Память Азова».

Храбро сражались и другие наши экипажи, в том числе 84-пушечного линкора «Гангут» и 44-пушечного фрегата «Константин», спасшего от верной гибели английский бриг.

Союзники действовали в бою «с редким единодушием» и неоднократно выручали друг друга в сложные моменты. Так, когда «Азов» сражался против пяти вражеских кораблей, 84-пушечный французский линкор «Бреслау» покинул неопасную позицию и устремился ему на помощь.

В свою очередь «Азов», хоть и вел неравный бой, оказал решающую помощь «Азии»: когда сражавшийся с ним флагман Мухаррем-бея повернулся к русскому кораблю кормой, М.П.Лазарев отдал приказ открыть по нему огонь из 14 орудий. Благодаря выгодной позиции и меткой стрельбе русским комендорам удалось поджечь турецкий флагман и не дать его команде потушить пожар, из-за которого 80-пушечный корабль вскоре взорвался.

Полная виктория

Наваринское сражение может служить нечастым в истории примером полного взаимопонимания между союзниками, их глубокого уважения друг к другу и готовности рисковать своей жизнью ради других. Поэтому говорить именно о решающем вкладе русской эскадры в общую победу будет все же не совсем корректным.

Надо отдать должное и противникам. Турки и египтяне сражались мужественно, с яростью, исступлением и даже фанатизмом. Желая нанести врагу наибольший ущерб, они заряжали в пушки кроме ядер все куски железа и даже ножи, которые были под рукой. Когда иной возможности к сопротивлению уже не было, они поджигали свои корабли, стараясь приблизиться на них к неприятельским, с тем чтобы пламя перекинулось и на них. Или, по крайней мере, чтобы не отдать свои корабли противнику.

Так почему же тогда они потерпели столь ужасающий разгром, потеряв практически весь флот, стоявший в Наваринской бухте, не потопив при этом ни одного русского, английского либо французского корабля? Тому несколько причин. Союзники изначально имели превосходство в корабельной артиллерии, хотя у турок было преимущество в общем числе орудий, сильная позиция и поддержка береговых батарей.

В выучке и дисциплине моряки-европейцы превосходили турок и египтян. Сама бухта была слишком мала, и турки не могли использовать свой более чем двукратный перевес в количестве кораблей для охвата и окружения врага. Более того, они не могли даже ввести в бой все свои корабли, стоявшие из-за тесноты в три линии.

Турки и египтяне в основном стреляли по такелажу, что считалось верным, когда противоборствующие эскадры сражались на ходу, но имело мало смысла, когда корабли неподвижно стояли на якорях. Ну и ни в коем случае они не должны были позволять англо-французской колонне беспрепятственно войти в гавань, если уж не хотели идти на компромисс и переговоры и намеревались дать союзникам решительный бой.

Наваринское сражение оказало значительную поддержку грекам в их борьбе за независимость. Кроме того, что враг лишился флота, его положение на суше тоже стало шатким. Заниматься террором мирного населения ему стало гораздо сложнее.

Способствовала эта победа и подъему морального духа приунывших было греков: европейские державы впервые оказали им действенную военную помощь, что давало надежду на поддержку и в дальнейшем.

Но поддержка пришла только со стороны России. Вскоре разразившаяся Русско-турецкая война 1828–1829 годов немало послужила делу возрождения греческой независимости. А в остальной Европе вовсе не обрадовались Наваринской победе. Австрийцы очень ревниво относились к усилению влияния России на Балканах и ее поддержке православных народов, находящихся под гнетом турок. Потому-то император Франц I не постеснялся назвать английского, русского и французского адмиралов убийцами!

В Англии тоже ярко проявился двойной стандарт в оценке события. Подписывая указ о награждении Кодрингтона орденом, король Георг IV на полях написал: «Я посылаю ему ленту, хотя он заслужил веревки». В 1828 году вице-адмирала уволили со службы, и только новый король Вильгельм IV после восшествия на трон в 1830 году вернул Эдварда Кодрингтона на флот, где он затем дослужился до звания полного адмирала (1837).

Графу Анри де Риньи не пришлось пострадать за Наварин, и в дальнейшем он даже стал морским министром Франции. Но французы отличились в другом: упоминая о Наваринском сражении, они (в том числе и великий их писатель Анатоль Франс) как бы невзначай забывают об участии в нем русской эскадры, внесшей если не решающий, то уж точно наибольший вклад в общую победу.

Может, именно с Наварина пошла традиция у наших союзников по двум мировым войнам принижать роль России в них? И может, то, что они не пригласили на юбилей высадки союзников в Нормандии главу государства, без которого Франции, возможно, и не существовало бы больше на карте Европы, лишь дань этой давней традиции?