Как русские в первый раз Берлин взяли

В 2018 году исполнилось 225 лет со дня окончания Семилетней войны. Из сегодняшнего дня война эта для России кажется какой-то уж совсем не обязательной. Но значит ли это, что о ней нынче нужно вспоминать лишь профессионалам-историкам? Конечно, нет! Были на той войне блестяще выигранные русскими сражения, там Россия явила Европе самую совершенную по меркам XVIII века тактику, да и Берлин мы впервые взяли именно в Семилетнюю войну. Так что же это была за война?

Силезский узел

Европа XVIII века — это по большому счету несколько крупных империй да россыпь итальянских и немецких государств. Империи зорко следили, не побеспокоит ли кто-нибудь из соседей их сферу влияния, и в случае чего затевали войны. В середине века возмутителем спокойствия стало молодое, но весьма активное королевство Пруссия. После двух войн с Австрией она отвоевала крупную провинцию Силезия, тем самым удвоив свою территорию. Австрийская империя с поражением мириться явно не желала.

А в это время Англия «бодалась» с Францией, причем в Северной Америке. Так что война, известная нам, например, по роману Фенимора Купера «Последний из могикан», тоже фактически является частью Семилетней. Остается только понять, как сражавшийся на стороне англичан могиканин Чингачгук Большой Змей стал противником российской императрицы Елизаветы Петровны.

А вот как. Англией тогда правила Ганноверская династия, происходившая из Германии и имевшая там владения. Ее представители закономерно опасались, что Франция положит на них глаз. Тогда Англия заключает договор с Пруссией. Выгода обоюдная: Пруссии помогают в войне с Австрией, а она в ответ присматривает за континентальным хозяйством Британии, благо что прусская армия на тот момент считалась лучшей в Европе, а король Пруссии Фридрих II заслужил репутацию великого полководца.

Подписание договора стало заявкой на крупную ссору. И она не заставила себя ждать: Франция вступила в союз с Австрией. Старые споры (а это были враги с многовековым стажем) отступили перед актуальными задачами: Франции очень нужно было подгадить англичанам, а Австрия мечтала вернуть Силезию. Тут уже война, которую назовут Семилетней, развернулась в полный рост.

Россия во всех этих играх не была особо заинтересована. Но при дворе Елизаветы Петровны вели свои игры дипломаты в поисках сторонников как прусской, так и антипрусской партии, и императрица отдала предпочтение второй. Ей и «выскочка» Фридрих не нравился, да и угроза западным границам Российской империи, а также нашей сфере влияния в Прибалтике все же существовала. И после того, как прусские войска вторглись в союзную Австрии Саксонию, Россию объявила Фридриху войну. Произошло это 1 (12) сентября 1756 года.

Так Елизавета Петровна оказалась по разные стороны окопов с Чингачгуком. Правда, лютыми врагами они не стали: воевала Российская империя собственно с Пруссией, а с Англией по-прежнему поддерживала дипломатические отношения.

Прусский «уступ» и линейная тактика

Военное искусство XVIII столетия стояло на трех столпах: стрелковое оружие, регулярная армия и линейная тактика ведения боя. Все они дополняли друг друга.

Ручное огнестрельное оружие существовало уже несколько веков. К середине XVIII века это были ружья, более легкие по сравнению с мушкетами прошлых лет (около 5–6 кг против 7–9), с кремневыми замками вместо фитильных, со штыком, а также «заточенные» под применение патрона с точно отмеренным количеством пороха для выстрела. Это, конечно, были далеко не автоматы Калашникова, но процесс зарядки и стрельбы стал проще. Теперь пехотинец откусывал кончик патрона, часть пороха насыпал на полку ружья, оставшийся высыпал в ствол, туда же закладывал пыж и досылал шомполом пулю. При выстреле курок бил по кремню, высекал искру, и порох воспламенялся.

В среднем в минуту можно было сделать один выстрел, хотя вымуштрованные бойцы могли за это время произвести до 4–6 выстрелов. Результативно било такое ружье на расстояние до 300 метров. Хотя о точности стрельбы речь не шла вообще: горячка боя, тяжелый, зачастую деформированный ствол и прочие факторы вели к тому, что пуля могла полететь куда угодно, разве что не назад. Зато уж если она попадала в противника, то била наверняка — тяжелое ранение почиталось за везение.

Способ применения огнестрельного оружия сводился к одновременной залповой стрельбе. И линейная тактика ведения боя как раз предполагала, что растянувшиеся по полю шеренги солдат медленно сближаются с противником и, оказавшись на линии огня, начинают палить — до той поры, пока у кого-нибудь нервы не выдержат или боеприпасы не кончатся. После этого проигравшая сторона потихоньку отступала. Преследование с последующим добиванием в рамках линейной тактики организовать было весьма трудно: длинную шеренгу вслед врагу бежать не заставишь. Конница же при таком способе ведения боя решающей роли не играла.

Красиво линейная тактика выглядела только на бумаге. В реальности любой овраг или возвышение на поле боя разрушали ровный строй. Действовать приходилось по обстоятельствам. Заставить бойцов держать строй, наступать, стрелять можно было только при условии железной дисциплины и беспрекословного выполнения приказов. Достигалось это путем жесткой многомесячной муштры, что возможно было только в условиях регулярной армии, когда солдаты ничем больше не занимались и служили по многу лет, а то и пожизненно.

Крупные бои случались редко. Все остальное время многолюдные армии медленно перемещались по театру военных действий, стараясь вклиниться между соединениями противника или зайти ему в тыл, чтобы отрезать от баз снабжения. Получалось не очень хорошо — хотя бы потому, что противник делал примерно то же самое. При этом все эти действия велись только в теплое время года — в холода же армии старались отступить на зимние квартиры. Никто никуда не спешил.

Русская армия по вооружению и манере ведения боя из общеевропейского ряда особо не выбивалась. А вот прусский король Фридрих II потому и прослыл великим полководцем, что немного встряхнул эту неповоротливую систему. Именно его стрелки могли сделать несколько выстрелов в минуту. Если дневной переход любой другой европейской армии со всеми обозами, артиллерией и проч. составлял едва ли 15 км в день, то войска Фридриха делали 30–40 км.

Внес он усовершенствование и в линейную тактику, наступая «уступом». Вот как это выглядело. С одного фланга перпендикулярно растянутой шеренге солдат пристраивалась колонна, где концентрировались ударные силы наступающих. При взгляде сверху такое построение напомнило бы топор с длинной рукоятью, направленный обухом в сторону противника. И если задача тех войск, что составляли «рукоятку», заключалась в том, чтобы удерживать напор противника, то «обух» всей своей мощью наваливался на вражеский фланг и, сминая его, в наступлении постепенно разрушал и оставшееся построение врага.

Войск Фридриха побаивались все — не только многократно битые им австрийцы, но и не нюхавшие прусского пороху русские. И вот летом 1757 года (через 10 месяцев после объявления Россией войны) войска под командованием генерал-фельдмаршала Семена Федоровича Апраксина перешли границу Восточной Пруссии.

Русская депрессия Фридриха

 19 (30) августа русские, столкнувшись с войсками фельдмаршала Левальда под Гросс-Егерсдорфом, не только выдерживают прусский натиск, но и обращают врага в бегство. Но победу не развили — напротив, войска Апраксина отступили обратно за Неман. Сам он оправдывался приближением холодов и нехваткой продовольствия. Историки же обычно называют более глубокие причины.

Командующие русской армией в Семилетнюю войну были не очень самостоятельны. Управление шло из центра — от так называемой Конференции при Высочайшем дворе. Заседавшие там вельможи, естественно, думали в первую очередь о том, как при дворе удержаться. А там, между прочим, все могло радикально перемениться. Елизавета Петровна сильно занедужила, и на трон вполне мог сесть наследник престола Петр Федорович, выказывавший необычайную симпатию к великому Фридриху. Это означало бы радикальный поворот во внешней политике, и любая военная активность по отношению к Пруссии вышла бы сановникам боком. Вот они и тянули резину. Но Елизавета Петровна выздоровела, и крайним в конце концов оказался незадачливый полководец Апраксин. Его арестовали, и в августе 1758 года он умер в тюрьме.

Кампания возобновилась в том же году при главнокомандующем Виллиме Ферморе. Он без особого труда занял всю Восточную Пруссию. Кенигсберг присягнул на верность императрице (так его уроженец, великий философ Иммануил Кант, и стал российским подданным). В августе Фермор осадил важную крепость Кюстрин (ныне это польский город Костшин-над-Одрон). Взятие ее облегчало путь на Берлин, поэтому туда выдвинулся Фридрих II. Сражение состоялось у деревушки Цорндорф 14 (25) августа 1758 года.

Как полководец, Фридрих II переиграл Фермора. Благодаря пресловутому косому построению ему удалось обойти русскую армию с тыла. Фланги русских были разделены оврагом, и их действия никак не согласовывались; Фридрих атаковал то правый фланг, то левый… По всем правилам военной науки он должен был победить. Но все его атаки разбивались о необычайную стойкость русских войск. Они не дрогнули под натиском, периодически переходили в контрнаступление, и битва эта вылилась в ряд изматывающих кровопролитных стычек. Наши потери убитыми и ранеными составили 19 тысяч человек, потери пруссаков — 11 тысяч. После длившегося целый день боя противники предпочли отвести войска, причем каждый, естественно, приписал победу себе.

Но в моральном отношении это была, пожалуй, наша победа. Прусский король убедился, что самоотверженность и сила русских войск не поддаются ни его полководческим талантам, ни мастерству его солдат.

В следующей же крупной битве при Куннерсдорфе 1 (12) августа 1759 года его превзошли и в тактическом плане. В ту пору у русской армии был уже новый главнокомандующий — генерал-аншеф Петр Семенович Салтыков. Опытный стратег, он тем не менее тоже был скован повелениями начальственной Конференции, которая предписывала ему идти на соединение с австрийскими войсками и в крупные сражения не вступать. С австрийской армией Эрнста Лаудона Салтыков объединился. Меж тем австрийский главнокомандующий Леопольд Даун выдвигаться всеми силами в сторону Берлина, чтобы окончательно разбить Фридриха, не спешил.

Об этом военачальнике стоит сказать пару слов — и не очень ласковых. Авторитет у него, по крайней мере в Австрии, был огромный. Он слыл мастером маневра, но при этом был крайне осторожен в действиях. Решения он принимал очень медленно, взвешивая каждый шаг, а во время совместной с русскими кампании медлил еще и потому, что старался подталкивать российские войска действовать первыми. Мол, пусть они воюют, а слава победителей достанется уже всем.

Собственно, в районе Куннерсдорфа русские войска (вместе с неосновной австрийской армией Лаудона) и приняли на себя удар Фридриха Великого. Действовать тот предполагал, как и при Цорндорфе — с атакой на один из флангов противника. Но Салтыков не просто был готов к этому, а использовал задумку Фридриха против него самого. Атака Фридриха на фланг захлебнулась, а тут уже центр русской армии и правый фланг перешли в контрнаступление.

Враг не просто был опрокинут. Пруссаки потеряли убитыми и ранеными 26 тысяч человек, остальные же едва все не разбежались. «От армии в 48 тысяч у меня в эту минуту не остается и 3000. Все бежит, и у меня нет больше власти над войском…» — писал на следующий день после боя Фридрих Великий. Схватка была крайне жестокой, и русское войско уменьшилось примерно на треть — 14 тыс. убитых и раненых. Под началом Салтыкова оставалось чуть больше 20 тысяч.

Фридрих был в жесткой депрессии — мол, все (армия, Берлин, трон и т.д.) пропало. Но и вроде бы союзный нам Даун тоже не особо радовался: слава победителей досталась не ему. Более того, русские могли перетянуть на себя всю стратегическую инициативу. По правде говоря, он пребывал в тихой ярости. И в этот момент, когда нужно было вместе со всей 80-тысячной армией поддерживать русских и идти добивать Пруссию, он промедлил с особым удовольствием. Словом, сделал все, чтобы прусский король, испуганный и униженный, помышлявший чуть ли не о самоубийстве, взял себя в руки (сделал он это, надо отдать ему должное, очень быстро — за несколько дней), успел вновь собрать армию и стал ждать противника. Ну а русские и австрийцы отвели войска — каждый в свою сторону, обвиняя друг друга в нарушении договоров. Эту спасительную отсрочку Фридрих назовет «чудом Брандербургского дома».

В 1760 году война продолжается вяло, с переменными успехами. В октябре русские войска входят в Берлин. Но значение взятия прусской столицы переоценивать не стоит. Город тогда особо защищен не был. Налетом, на один день, его в 1757 году брали и австрийцы. А осенью 1760-го союзникам, после поражения корпуса Лаудона в августе, позарез нужна была маленькая показательная победа для подъема закисшего было боевого духа. Прусские войска ушли из столицы, дабы избежать опустошительных боев. 35-тысячное союзное войско вошло в Берлин, но через несколько дней, при приближении Фридриха II, город покинуло.

В начале ноября Фридрих II, с огромными потерями со своей стороны, разбил-таки осторожного Дауна при Торгау. Русские войска в этой битве участие не принимали. Что приятно.

Ну а в 1761 году русские отметились осадой крепости Кольберг — уже третьей по счету за время войны. Возглавлял ее 36-летний генерал-поручик Петр Александрович Румянцев, уже успевший самым лучшим образом показать себя в деле при Гросс-Егерсдорфе и Куннерсдорфе (тогда именно его дивизия начала контратаку, опрокинувшую прусские войска). Кольберг будущий генерал-фельдмаршал Румянцев осаждал четыре месяца, отбивая высадки осажденных, пресекая поставки в крепость продовольствия, а с другой стороны — выдерживая давление начальства: решение о снятии осады «наверху» принимали трижды.

Но Румянцев напор выдержал, не прогнулся, да еще и усовершенствовал искусство ведения боя. Он применил не просто линейную тактику, а тактику колонн и рассыпного строя. Говоря вкратце, при такой манере ведения боя перед наступающими в линейном порядке пехотинцами идут в рассыпном строю егеря, которые вместе с артиллерией расстраивают вражеские ряды, «подготавливая» их к главной атаке. Отметим, что тактика эта работала как минимум до середины XIX века, пока развитие огнестрельного оружия, в частности, скорострельных нарезных винтовок, не сделало подобное наступление бесполезным.

Ну а Кольберг с истощенным гарнизоном капитулировал в начале декабря 1761 года. Только с тем, чтобы через несколько месяцев быть возвращенным обратно…

«Качество войск — превосходно»

К концу 1761 было ясно, что дни армии Фридриха II cочтены. Сам полководец еще блистал талантом, лавируя между союзниками, но материальные и людские ресурсы были истощены. Союзники, хоть и сами были измотаны долгой войной, еще имели значительные резервы в сотни тысяч солдат. Им оставалось по большому счету стоять и ждать, спокойно отражая возможные атаки пруссаков.

Но тут произошло «чудо Бранденбургского дома» №2: 25 декабря 1761 года умерла императрица Елизавета Петровна. Ее племянник-преемник Петр III сразу же свернул боевые действия, а 24 апреля (5 мая) 1762 года подписал с Пруссией мирный договор. Все завоеванное Россия отдала, да еще и развернула армию против бывших союзников-австрийцев.

Такая политика Петра III никого особо не удивила (все знали о его любви к Фридриху Великому), но все равно возмутила чрезвычайно. Оскорбленные патриотические чувства немало поспособстововали заговору против него и быстрому свержению 28 июня (9 июля) того же 1762-го. Впрочем, взошедшая на престол Екатерина II хоть и не стала воевать на стороне Пруссии, отозвав войска, но мир подтвердила.

В результате Фридрих II воспрял духом, провел несколько удачных битв, и в феврале 1763 года война закончилась с нулевым результатом: европейская карта осталась практически той же, что на момент ее начала. Но фактически это была победа Пруссии: Австрия больше не претендовала на Силезию, а Пруссия отныне вошла в клуб главных европейских государств.

А что Россия? Была ли Семилетняя война для нее напрасной жертвой?

Наверное, все же нет. Вот что пишет, подводя ее итоги, знаменитый военный историк Антон Керсновский: «В общем, с русской стороны мы можем отметить следующие элементы: 1) Политика — слаба и не самостоятельна. 2) Стратегия «кабинетная» — несостоятельная и антинациональная, «полевая» — всякий раз, когда ей удается освободиться от пут «кабинетной», — хороша. 3) Тактика — хороша, а иногда — отлична. Качество войск — при всех обстоятельствах превосходно».

Именно так. Русская армия показала Европе и миру, как она умеет воевать, и подтвердила, что наша страна является одним из главных игроков на геополитической арене. Семилетняя война стала хорошей школой для русских солдат, выпестовала таких замечательных полководцев, как Петр Румянцев. Все это стало хорошей подготовкой для русско-турецких войн и грядущего триумфа русского оружия.