Подвиг врача

5 декабря 2016 года в Алеппо был развернут госпиталь медицинского отряда специального назначения Минобороны РФ. Медики готовились к приему местного населения, когда в модуль, оборудованный под приемное отделение, попала мина.

На месте погибли две медсестры, Надежда Дураченко и Галина Михайлова из Биробиджана. Врач, главный педиатр Вооруженных сил РФ Вадим Арсентьев, получил тяжелое минно-взрывное ранение груди, головы и конечностей.

О жизни до того страшного артиллерийского обстрела и после Вадим Геннадьевич рассказал «Армейскому стандарту».

«В «скорой» сильно мерз из-за кровопотери»

Это была не первая командировка профессора Вадима Арсентьева в Сирию. В мае 2016-го он уже приезжал в Дамаск. В детском отделении Центрального госпиталя вооруженных сил отбирал детей, которых потом самолетом военно-транспортной авиации отправили в питерскую клинику детских болезней Военно – медицинской академии имени Кирова.

- В рамках гуманитарной миссии мы тогда отобрали шестерых детей в возрасте от 6 до 14 лет. Все они были с тяжелыми патологиями и хроническими заболеваниями. Их привезли из освобожденных районов Сирии, которые долгое время находились под контролем террористов. Из-за военных действий они годами не получали медицинской помощи, - рассказывает профессор. - У одного из сирийских мальчишек была врожденная тугоухость. Он ничего не слышал. Мы ему поставили кохлеарный имплантат. Другого пациента с сосудистой врожденной патологией, которого нужно было оперировать, направили в Санкт-Петербургский педиатрический медицинский университет.

В следующую командировку в Сирию Вадиму Арсентьеву пришлось собираться в авральном порядке.

- Завкафедрой, Николай Павлович Шабалов, приболел. У нас в Военно-медицинской академии проходила сертификация по учебной работе, приехали независимые эксперты со всей страны. Только я профессора из Перми привел на кафедру, как меня вызывает заместитель начальника академии, говорит, что в ближайшее время надо поехать в Сирию, в Алеппо. Вполне логично, что поехать должен человек, который там уже был и имел хоть какую-то военную подготовку. Решил ехать сам. В качестве напарника взял с собой своего однокурсника, Алексея Можейко. Также с нами в Алеппо отправились два гражданских гинеколога.

В понедельник медики узнали о командировке, а в ночь со вторника на среду уже пришлось вылетать.

- Меня разбудили в три ночи, сказали, что в половине шестого утра нужно быть в Пулково. Вылетели в Москву. А в Чкаловском, в ожидании самолета, просидели три дня. Все это время жили в медпункте.

- Как развертывали госпиталь на месте?

- Мы вылетели с медицинским отрядом специального назначения (МОСН), где были нештатными специалистами. Госпиталь МОСН — это тот же медсанбат. По прилету сотрудники тут же выехали в Алеппо, чтобы развертывать медицинский городок. За сутки не все надувные модули были еще установлены, но работать уже можно было. На следующий день мы тоже были на месте.

- Тот район был безопасный?

- Линия фронта там же условная. Все время была слышна канонада. Потом, конечно, признали, что размещать госпиталь в палатках - опасно. В последующем медики уже базировались в стационарном здании, в стоматологической поликлинике.

- Вам не было страшно?

- Человек привыкает контролировать свой страх. Во много он, наоборот, мобилизует.

Вадим Геннадьевич хорошо запомнил день 5 декабря 2016-го, когда в его жизни начался новый отсчет.

- Нам сказали, что будет прием, мы с коллегой, педиатром Алексеем Можейко вошли в палатку. Две медсестры, Надежда Дураченко и Галина Михайлова, там наводили порядок. Они только прилетели, сутки не спали, но сходу приступили к работе. Помню, я еще отметил, какие старательные женщины. Одна из них не должна была в то время находиться в приемном отделении. Она пришла, чтобы помочь подруге. Они дружили еще с медицинского училища.

Вот-вот должны были приехать сирийские дети. И вдруг прогремел выстрел. Позже станет понятно, что это был пристрелочный выстрел. Алексей вышел на улицу посмотреть, что происходит, и меня пытался туда утянуть. Но на улице было достаточно грязно, пол только помыли, я думал, что могу наследить, и отказался выходить наружу.

Следующая мина влетела прямо в палатку. Я успел ее увидеть, она была похожа на шаровую молнию. А потом рвануло... Медсестры стояли ближе, их сразу накрыло. Я сидел у входа за столом, поэтому остался жив. Сознание не потерял, выбрался из палатки фактически на одной ноге. Ничего не видно, не понятно. Меня тут же подхватил Алексей Можейко. Потом подбежал гинеколог Дмитрий Соломко. Они дотащили меня до носилок, вкололи обезболивающее, наложили на ногу жгут. Как потом выяснилось, оттащили меня в подъезд. Я запомнил только, как меня везла «скорая», и я сильно мерз из-за кровопотери.

- По вам били прицельно?

- Обстрел был не случайным. Наши координаты были известны так называемой «умеренной оппозиции». И наводчика успели заснять. Били наверняка. Слава Богу, еще не начался прием, не успели привезти детей. Иначе там была бы «каша»...

- Даже врачей не пощадили.

- Это же — террористы, тут какие-то моральные или христианские нормы не работают. Наоборот, выбрали самую уязвимую цель, чтобы был большой резонанс. Вспомните – захват в июне 1995 года боевиками больницы в Буденовске.

В тот декабрьский день 2016-го в Алеппо оказался и сын Вадима Арсентьева, Леонид, который работал в госпитале имени Бурденко анестезиологом-реаниматологом.

- Леонид со своим начальником встретили меня в университетской клинике в Алеппо. Их доставили вертолетом. Это редко бывает, потому что вертолетчики обычно в Алеппо не летали. Им сообщили, что кого-то из наших тяжело ранило, но кого — конкретно, они не знали. И тут привезли меня... Сразу сделали переливание крови, начали «штопать» поврежденный глаз. На смене как раз оказался единственный врач, который учился в Москве и говорил по-русски. После того, как сделали компьютерную томографию, меня погрузили в наркоз.

«Был единственным медиком на атомоходе»

Ночью на вертолете, который был оборудован специальным медицинским модулем, Вадима Геннадьевича доставили на аэродром Хмеймим. Врачи провели ему сложную операцию, после чего на самолете Ил-76 отправили в Москву, в госпиталь имени Бурденко.

В забытье всплывали картинки из детства... Родная Киргизия, залитый солнцем город Фрунзе, арыки с водой, серебристые тополя на фоне заснеженных гор...

Родителям-инженерам, работающим на оборонном заводе, он, будучи десятиклассником, объявил: «Хочу стать врачом».

- Учителя меня начали отговаривать: «Медицинский институт — это же кровь, постоянная чужая боль, трупы...» И этой безрадостной картиной отсекли меня от мечты. Переломил ситуацию брат друга Андрея, который приехал домой на каникулы из Ленинграда, где учился в санитарно-гигиеническом институте. Был он весь такой модный, привез в подарок пластинку «Бони Эм». И врал нам напропалую, что на 4-м курсе уже оперирует, а «анатомичка» – это вообще ерунда, через два дня забудешь все страхи и будешь там же бутерброд есть. И вот этими «баснями» сломал некий барьер. Мы с другом решили стать санитарными врачами. И тут родители, вернувшись из Ленинграда, рассказали, что рядом с «почтовым ящиком», где они были в командировке, увидели курсантов в морской форме. Как выяснилось, по - соседству располагалась Военно-медицинская академия имени Кирова. Туда в итоге я и решил поступать.

А надо заметить, что военрук, Павел Иванович, в школе меня по каким-то причинам недолюбливал, ставил незаслуженные тройки. А когда узнал о моем намерении поступать в Военно-медицинскую академию, вдруг проникся ко мне. В Чехословакии в 1968 году он был контужен, его выходили в госпитале. Он был благодарен военным медикам. И тут же хвосты у моих троек повернул в другую сторону. Я стал у него круглым отличником. Когда военрук рассказывал классу какие-то байки, непременно вставлял фразу: «И тут Арсентьев подъезжает на санитарной «Волге».

В 1980 году должна была состояться Олимпиада. Вузы Москвы и Ленинграда иногородних брали крайне неохотно. Конкурс в Военно-медицинскую академию был огромный. У Вадима в аттестате была только одна «4», не удивительно, что пареньку удалось набрать нужный проходной балл. Он стал курсантом 4-го факультета, где готовили врачей для Военно-морского флота.

- Курс у нас был очень сильный. Учился я увлеченно. Диплом с отличием не получил из-за научного коммунизма. Меня попросту «срезали» на экзамене. Впрочем, о «красном» дипломе я сожалел ровно пять минут.

По распределению Виктор Арсентьев попал на Камчатку, на Тихоокеанский флот.

- Преподаватели ранее сумели убедить, что служить лучше не на надводном корабле, и даже не на дизельной подводной лодке, а на атомоходе, где экипаж практически полностью состоит из офицеров. Первое погружение помню, как сейчас. Хотя прошло уже 30 лет. Сначала было страшновато, когда осушали цистерны главного балласта. Сжатый воздух с шипением перепускали из средней группы в кормовую... Но потом привык.

Это на тяжёлых ракетных подводных крейсерах стратегического назначения проекта 941 «Акула» по штату положено было два врача. А Вадим Арсентьев был единственным медиком на атомоходе.

- Первое время в автономке меня мучил страх, что придется делать серьезную операцию, и я не справлюсь. В хирургии я все-таки не бог. Но с опытом эти опасения ушли. Подводные лодки были достаточно хорошо оснащены, все необходимые медикаменты и расходные материалы у нас были с запасом.

Никто не отменял и «100 грамм подводника». Красное вино выдавали на подводных лодках для нормальной работы пищеварения.

Вадима Геннадьевича, как одного из самых непьющих офицеров, командир поставил на разлив.

- Все годы, что я служил на подлодках, нам выдавали не красное вино, а белое. Тогда в самом разгаре была антиалкогольная компания. Виноградники вырубали. Нам для пайка закупали венгерские «Рислинги». Я потом лет двадцать белое вино на дух не переносил. Многие вино не пили, а потом его, как и выдаваемый шоколад, привозили домой. Командир на это закрывал глаза.

Амбулатория располагалась рядом с кают–компанией. В пятом отсеке из офицеров жили только замполит, механик и доктор Арсентьев. За 7 лет службы на подлодках ему пришлось делать немало небольших операций, а вот полостных – не случилось.

В 90-е годы вместе с перестройкой пришел хаос. Экономика Камчатки, основанная на ловле рыбы, пришла в упадок.

- Прекратилось снабжение. Не пришел на Камчатку зимой танкер, а это значит - не работает электростанция. Там местность гористая, газовых плит нет, только электрические. Если нет электричества, то нет и воды, потому что насосы не работают, нет и тепла... В 1993 году мне удалось поступить в ординатуру Военно-медицинской академии имени Кирова. Дело в том, что еще на первом курсе я решил стать педиатром. У меня нет рационального объяснения - почему. На втором курсе пришел в кружок на кафедре, занимался там до конца шестого курса. Пока служил, не прерывал связь с кафедрой. Все время пытался вырваться в ординатуру, но там не каждый год были места. И, наконец, в 1993 году все сложилось! А после ординатуры профессор Николай Павлович Шабалов оставили меня на кафедре детских болезней.

«Пережил 28 операций»

Память вновь и вновь возвращает Вадима Геннадьевича в декабрь 2016-го.

- Обратный перелет из Сирии я не помню. В реанимации в госпитале имени Бурденко очнулся только 9 декабря, и сразу увидел жену. Она сказала, что меня и двух медсестер наградили орденом Мужества. То, что Надежда Дураченко и Галина Михайлова погибли, жена мне не сказала, я об этом узнал только через несколько дней.

Лечение врача-педиатра затянулось на многие месяцы. В общей сложности, Вадиму Арсентьеву пришлось пережить... 28 операций.

Из госпиталя Бурденко он попал в клинику травматологии и ортопедии родной Военно-медицинской академии. На поврежденную ногу ему поставили аппарат Илизарова. Реабилитацию профессор проходил в научном центре имени Альбрехта.

Казалось бы, кризис миновал, Вадим Арсентьев переехал в новую квартиру, стал ходить с тростью, как случился остеомиелит (гнойно-некротический процесс, развивающийся в кости и в мягких тканях). Врач снова оказался на операционном столе.

Теперь на ноге Вадима Геннадьевича вновь стоит аппарат Илизарова. Но он полон оптимизма. Даже в клинике травматологии и ортопедии продолжает работать, пишет статьи и надеется в скором времени выйти на работу.

Его возвращения ждут курсанты, коллеги и маленькие пациенты.