«Сирийцы нас встречали с радостью»
Ситуация в Сирии меняется к лучшему. Действует режим прекращения огня. На первый план выходят вопросы оказания гуманитарной помощи стране, пострадавшей от войны. В этих условиях российский Центр по примирению враждующих сторон (ЦПВС) сосредоточился на миротворческих задачах. В приоритете содействие возвращению в свои дома беженцев, доставка гуманитарной помощи гражданскому населению, координация восстановления разрушенной инфраструктуры, а также интеграция в мирную жизнь сложивших оружие боевиков.
О работе по мирному урегулированию конфликта и нормализации гуманитарной ситуации в республике «Армейскому стандарту» рассказал Сослан Цебоев, который отправился в командировку в Сирию летом 2017 года, будучи заместителем начальника специального факультета Новосибирского высшего командного училища. Он возглавлял отдел «Запад» ЦПВС в городе Алеппо. На его счету участие в более чем 100 гуманитарных акциях.
«Передвигались на двух «Тайфунах», двух «Тиграх» и КамАЗе»
— Как узнали о командировке в Сирию?
— Это не было какой-то неожиданностью. У нас многие из офицеров училища уже побывали в командировке в Сирии. Можно было не ехать, отказаться, но таковых не нашлось. Мы все осознанно выбрали свою профессию. Мне, в свою очередь, хотелось помочь гражданскому населению Сирии, увидеть другую страну, познать другую культуру.
— Знали, чем непосредственно будете заниматься?
— О должности, которую предстоит занимать, узнал за неделю до отъезда. И уже по приезде познакомился с обстановкой и тем, чем придется заниматься.
— Какими были первые впечатления?
— Увидел заброшенные поля, разрушенные кварталы, кругом гильзы, осколки от снарядов, битые кирпичи, стекла. По разбитым дорогам шли сирийские старики, отчаявшиеся женщины, босоногие дети… Войну я уже видел в Южной Осетии, когда в августе 2008–го грузинские войска напали на Цхинвали. По городу били «Градами», танками, минометами и гранатометами. Применили тактику выжженной земли. Грузинам нужна была территория без осетин. Каждый житель республики тогда стал ополченцем. На помощь подошли подразделения 58-й Российской армии.
— Отделения Центра по примирению враждующих сторон в Сирии располагались в Хомсе, Восточной Гуте, Дамаске, Афринской зоне. Вы возглавили отделение «Запад», которое дислоцировалось в Алеппо?
— Да, мы действовали в сирийской провинции Алеппо. Занимались непосредственно доставкой и раздачей гуманитарной помощи, привозили цистерны с водой, так как большинство колодцев были разрушены при артобстрелах. Занимались разминированием, расселением беженцев, а также выводом из северной части Алеппо участников незаконных вооруженных формирований.
— Расскажите подробнее. Был риск подорваться на мине или попасть в засаду при раздаче гуманитарной помощи?
— Прежде чем выезжать с гуманитарной помощью в какое-то село, мы вызывали главу этого населенного пункта, чтобы он показал нам дорогу. Проводили сначала рекогносцировку. Местные жители показывали нам, где находятся мины. Мы вызывали саперов, проводили разминирование. Также смотрели, как там живут люди, в чем нуждаются. А на следующий день уже отправлялись с грузом. Выезжало мое отделение, плюс охрана военной полиции Минобороны России. Передвигались на двух бронеавтомобилях повышенной защищенности «Тайфун», двух бронированных армейских вседорожниках «Тигр» и «КамАЗе». С нами также были военные медики, готовые оказать необходимую помощь местному населению.
Очень жалко было людей, которые все потеряли в войну. Доходило до того, что один и тот же человек несколько раз вставал в очередь, чтобы получить побольше хлеба. Потому что у него дома совсем нечего было кушать.
Сразу дать побольше продуктов мы ему не могли. У нас все было рассчитано. Мы выезжали, зная, что в населенном пункте живет 300 семей, на это количество и брали запас тушенки, риса, муки, хлеба, сахара и чая.
— Какая-то из семей запомнилась особо?
— Как-то приехали в одно село, раздали гуманитарную помощь, часть продуктов осталась, и я спросил у местных жителей, есть ли у них больные люди, которые сами прийти не могут и нуждаются в помощи? Мне показали два таких дома. Я пришел в один из них с коробкой с продуктами. Увидел пожилую женщину на кровати, которая не ходила, лишь могла кое-как передвигаться на коленках. Ее сына не было дома, он работал, восстанавливал дом после бомбежки. Рядом с бабушкой лежал больной внук, который тоже не вставал. Соседи рассказали, что еще один ее 10-летний внук подорвался на мине неделю назад, когда пас баранов. Такие страшные трагедии принесла война в Сирии.
— Как местные жители вас встречали?
— С радостью. Были села, где люди к нашему приезду надевали нарядные платья. Но были и совершенно нищие сельчане, у кого не осталось даже обуви, они ходили босиком. Многие нуждались в помощи врачей. Мы разворачивали медицинский пункт, к нам приносили совершенно обессилевших детей, порой с гангреной. Наши военные медики оказывали первую медицинскую помощь. Потом мы организовывали их доставку в медучреждения в Алеппо, а также просили главу села помочь отвезти этих детей в госпиталь. Еще бы пару дней — и они бы умерли. Многим ребятишкам таким образом спасли жизнь.
— Кто были те переводчики, кто помогал вам?
— Это были сирийцы, которые когда-то учились в наших вузах. У нас их было четверо. Кто-то заканчивал в России военное училище, кто-то — университет. Мне особенно запомнился один из переводчиков, Нудзар. Он был уже в возрасте, большой умница, интеллектуал, всегда опрятно одетый, очень вежливый. Он отлично говорил на русском, с восторгом вспоминал годы учебы в Советском Союзе. На всех выездах он нам здорово помогал.
«Из газовых баллонов боевики делали ракеты»
— Какая из гуманитарных операций была наиболее сложной?
— Однажды мы вывозили беженцев, и вдруг в срочном порядке была перекрыта дорога в то село, куда мы их должны были доставить. Появилась информация, что боевики собираются эту дорогу обстрелять. А мы с беженцами уже проехали 50 километров, вывезли их с северных районов провинции. Мы не могли оставить беженцев под солнцем. Нам пришлось их расселять в первом же попавшемся селе. Очень непросто было найти кров для 200 человек. В авральном порядке мы подыскивали им дома, потом подвозили продовольствие… Детей-сирот определяли в «Мухабарат» (официально — главный орган военной разведки Сирии, на деле — общее название многочисленных сирийских спецслужб, в том числе и полиции. — авт.), чтобы им подыскали семью.
— Какие хитрые минные ловушки террористы оставляли при отступлении?
— Убегая, боевики оставляли много самодельных мин, которые изготавливали из порошков, обрезков арматуры, гаек и подшипников. Все они были тщательно замаскированы. Например, обычный фугас они обмазывали гипсом, и его уже трудно было отличить от лежащего на обочине камня. А к этому «булыжнику» подходили два контакта, один был запитан на батарейку, второй — на красный детонационный шнур. Даже из банки с краской могли сделать мину.
Мы сами нашли несколько мин с датчиками, которые реагировали на движение. Человек мог просто пройти рядом и подорваться. Эти мины, видимо, долго простояли, и у них сели батарейки. Никто из местных жителей не пострадал.
Меня поразила одна история. Как-то мы выехали в одно село на разминирование. Причем опасный объект обнаружили случайно, когда выезжали на рекогносцировку. О нем не сообщил ни глава села, ни местные жители. Заминированную школу нам показали сразу. Мы все корпуса обезвредили, вывезли оттуда неразорвавшиеся снаряды. Рядом со школой стояло здание, окна которого были заложены матрасами. Выяснилось, что оно все вкруговую заминировано. Около каждого подступа стояла самодельная мина. В этом доме находился штаб боевиков. У нас тогда своих саперов не было. Мы приглашали их из сирийской армии. Они разминировали этот дом снаружи, а внутрь заходить категорически отказались. Никакие уговоры не помогли. Саперы написали только на стене слово «мины» и уехали. Удивительно, но и местные жители нам говорили, что не надо это здание трогать. Мистика, да и только… Вероятно, для них это место было проклятое.
— Ваше отделение в Алеппо не обстреливали?
— Мы располагались в здании, где ранее был экологический центр. Нас охраняли четыре солдата армии Сирийской Арабской Республики и военная полиция Минобороны.
Первое время летящие рядом снаряды не давали спать. Но через месяц к этому аккомпанементу уже привыкаешь. И уже начинаешь по звуку различать, летит ли это снаряд или «газовый баллон», и уже примерно знаешь, на каком расстоянии он упал, а также попал он в здание или взорвался на пустыре.
У нас на крыше стояла охрана, все наблюдала, фиксировала, записывала. Потом мы проводили расчеты, пытаясь установить, откуда был обстрел. Чаще всего это были спонтанные выстрелы. Просто захотели боевики и выстрелили.
— Что это за боеприпасы, которые делали боевики из газовых баллонов для установок «Адского огня»?
— Из баллонов для природного газа боевики в кустарных условиях делали самодельные ракеты. Начиняли металлические болванки большим количеством взрывчатки и поражающих элементов — гвоздями, болтами, шурупами, шариками из подшипников, гильзами. Чтобы придать нужную траекторию полета, приваривали к баллону хвостовик. И обстреливали этими самодельными ракетами мирных жителей. Потом были найдены целые фабрики по производству этих боеприпасов. Если такой «газовый баллон» попадал в дом, последствия были очень тяжелые.
Плюс над Алеппо беспрерывно летали беспилотники, которые приходилось постоянно сбивать.
— Что скажете об охранявших вас бойцах батальона военной полиции? Многие из них были родом из Чечни?
— Нормальные ребята, которые многое уже повидали в жизни. Настоящие мужики, которые просто так панику поднимать не будут. Бывало, поступала информация о том, что на нас планируется нападение; ставилась задача, и они спокойно действовали. Не было никакой паники и суеты.
— Что или кого вспоминали в минуты опасности?
— Вспоминал свой родной городок Дигора, что в 52 километрах от Владикавказа. Своего двоюродного деда-фронтовика Василия Дагуловича Марзоева, который в Великую Отечественную оборонял Москву и отстаивал Сталинград. Шрам на его груди и спине от пули снайпера, которая пробила тело насквозь, разорвала легкие. Деда тогда с нитевидным пульсом чудом нашла среди мертвых молоденькая медсестра и вынесла с поля боя.
Также перед глазами вставал двоюродный дядя Станислав Марзоев, служивший в Афганистане в десантно-штурмовой бригаде. Выжил в афганской мясорубке, а погиб в Чечне в 2002 году, будучи заместителем командующего 58-й армии. Их вертолет был сбит боевиками из зенитно-ракетного комплекса «Игла» недалеко от Ханкалы. Дяде было всего 49 лет. По его стопам я в свое время и пошел в Новосибирское высшее командное училище. Когда поступал, был 2000 год, в военные училища выпускники школ шли неохотно. Армия вела затяжную войну за наведение конституционного порядка в Чечне. Но у меня сомнений не было, у нас военные издавна были в роду.
После окончания училища я по распределению попал служить в Дагестан. Но был отозван во Владикавказ. В отдельную роту охраны штаба 58-й армии Северо-Кавказского военного округа требовался командир. Служил до 2009 года, все нравилось, но по семейным обстоятельствам, из-за болезни родителей, был вынужден уволиться из Вооруженных сил. Занимался бизнесом. Но все чаще вспоминал ребят-сослуживцев, скучал по четким, понятным правилам, армейскому духу. И в 2014 году восстановился в Вооруженных силах. Пошел служить в родное Новосибирское высшее командное училище командиром взвода. Потом стал командиром роты, заместителем начальника специального факультета.
«На память о Сирии остались рисунки детей»
— С неподконтрольной правительству территории вам пришлось выводить сдавшихся участников бандформирований. Расскажите, как это было.
— Переговоры шли со старейшинами и лидерами вооруженных формирований, которые контролировали северную часть провинции Алеппо. В результате нашлись люди, которые захотели сдаться. Они видели, что жизнь в Сирии возвращается в мирное русло. Собирали их по 50–60 человек. В результате линию разграничения перешли 198 участников группировок. Мы их окружили с охраной. Выводили по одному, проверяли с металлоискателем. После этого сажали в автобусы и вывозили в сопровождении.
— Какими вы их увидели?
— Там были разные люди, многие из которых ничем не отличались от обычных мирных граждан. Некоторые сбривали бороды. Это было видно по отсутствию загара на подбородке и шее. Были те, у кого была явно обожжена борода. Когда человек долго и непрерывно стреляет из автомата, ствол сильно нагревается, и борода, прижатая к нему, оплавляется. Таких сразу нашли человека три.
Почти все сдавшиеся были одеты в обычные длинные, до щиколоток, рубахи, шаровары, безрукавки, опоясаны цветными, матерчатыми поясами. И вели себя как обычные гражданские люди. Многие утверждали, что просто не успели вовремя убежать и остались на территориях, захваченных боевиками. Кто-то говорил, что был врачом, кого-то силой заставили работать у боевиков поваром. Крестьяне говорили, что не могли оставить посевы и хозяйство. У всех были большие семьи. А всю продукцию у них потом боевики отбирали.
Все сдавшиеся утверждали, что у них не было намерения воевать против своей страны, что они никого не убивали и не причастны ни к одному из терактов. Дальше по каждому из них решение принимали органы «Мухабарата». Многих ждала амнистия, а кого-то могли посадить.
— Были те, кто выходил с семьями?
— Нет, среди тех, кто сдался, были одни мужчины. Многие шли с костылями, хромали. Много было раненых, в шрамах. Никаких провокаций не было. Они сами решили сдаться и были заинтересованы, чтобы все прошло хорошо.
— Вам довелось встретить в Сирии и новый, 2018 год?
— Срок моей командировки закончился, я дождался замены, 27 декабря должен был уезжать домой. Но перед Новым годом перенесли все вылеты. Решили устроить с сослуживцами настоящий праздник. Как раз пришла гуманитарная помощь с новогодними сладкими подарками. Мы раздали конфеты сирийским детям. С Дедом Морозом и Снегурочкой отправились в детскую онкологическую больницу. Роль Снегурочки сыграла дочка переводчицы с Украины. У этой русской женщины боевики убили мужа–сирийца. Она хорошо знала арабский язык и стала помогать нам как переводчица.
В отделе у себя мы поставили елку. Купили игрушки, нарядили лесную красавицу. Накрыли стол, вот только при встрече Нового года пришлось тогда обойтись без шампанского. В боевом подразделении был «сухой закон».
Улетел я из Алеппо 5 января. Два дня я провел на Хмеймиме, а 7 января на Ил-76 улетел в Москву. Задачу выполнил, чем мог помог.
— Что-то привезли с собой на память о Сирии?
— Рисунки сирийских детей. Я просил сослуживцев, кто едет в Сирию, привезти мне побольше матрешек. Все раздавал обездоленным детям в разрушенных селах и городах. Они в ответ приносили мне рисунки. Причем многие из них выполнены были на оберточной бумаге и конвертах. Для меня эти рисунки — настоящая реликвия.
***
За операцию в Сирии Сослан Цебоев был представлен к госнаграде. Сейчас он учится в Общевойсковой академии Вооруженных cил РФ имени М.В.Фрунзе.
