Немец Бейтон: русский воин по призванию

Боевую фразу «Русские не сдаются» слышали, конечно же, все. Но вряд ли кто-нибудь предполагает, что у нее есть конкретный автор — пожалуй, тысячи воинов могли бы претендовать на то, что произнесли ее впервые.

А ведь человек, которому приписывают гордые слова: «Русские в плен сдаваться не привыкли» действительно существовал. Но самое удивительное, что он — иркутский казачий голова, московский дворянин — и русским-то по происхождению не был. Это немец, европейский офицер, попавший в Московию уже во вполне зрелом возрасте. Звали этого примечательного человека Афанасий Иванович Бейтон, и в его причудливой судьбе можно найти отражение истории и европейских государств, и азиатских империй, и раскинувшейся между ними России.

Наемник на службе царя-батюшки

Биография Афанасия Бейтона полна белых пятен. Мы даже не знаем, какое имя он получил при рождении. Да и отчество его доподлинно неизвестно. В одних документах Бейтон значится как Иванович, в других как Федорович. Возможно, предполагают исследователи, что его отец носил обычное для немцев двойное имя, Иоганн-Фридрих или Иоганн-Теодор, отсюда и путаница.

Мы же впервые встречаем Бейтона уже на Руси, в 1654 году, «в чину капитанском и поручиком».

Ничего экстраординарного в этом нет. В Европе в ту пору вовсю воевали, используя наемников — от солдат до генералов. Нередки были случаи, когда офицер-профессионал, сражавшийся на стороне одного государства, переходил на службу к противнику. По окончании в 1648 году Тридцатилетней войны в Германии осталось множество разоренных хозяйств и уйма мелких дворян и бюргеров, не умевших ничего, кроме как воевать. И многие из наемников подались тогда в Московию за длинным рублем.

Спрос на них был. Непрестанно сталкиваясь в боях то со шведами, то с поляками, русские стали понемногу перенимать европейский опыт организации военного дела. Первые «полки иноземного строя» появились еще в 30-е годы XVII века. Услугами иностранцев активно пользовались и в Русско-польскую войну 1654–1667 годов. Тогда вновь прибывший поручик Бейтон и был отправлен под Смоленск в полк князя Алексея Трубецкого.

В ту кампанию хватало передислокаций, сражений и стычек. Русские войска и осаждали крепости, и, наоборот, отражали штурмы. Для иностранного военспеца было много хороших возможностей показать свои умения и навыки. В истории осталось имя шотландца Томаса Далйелла, который, в числе прочего, успешно вывел полк из окружения под натиском поляков и литовцев, оборонял Полоцк и дослужился до звания полного генерала. Можно вспомнить и его соотечественника, генерала-поручика Уильяма Драймонда, известного битвой при Чаусах, неподалеку от Могилева. Он опрокинул и разбил вдвое превосходящую его отряд группировку противника.

Бейтон, конечно, был званием пониже, да, видимо, и подвигов особых не совершал. Во всяком случае, в хроники русско-польской войны они не вошли. Но и ничем дурным себя не запятнал, служил честно, и доверие русского царя заслужил. Так что был перекинут на другой «участок работ» — отправлен в Сибирь ставить полки нового строя и там.

Мех — наше богатство

Освоение Сибири шло полным ходом. И одним из главных стимулов для развития были, как водятся, изобильные запасы ценного сырья — пушнины. Лютые холода стояли тогда еще по всей Руси — и мех был жизненно необходим. Не скупились на «мягкое золото» и забугорные графы и князья. Меха были и предметом роскоши, и отличным способом обогрева в стылых европейских замках. Вот и шел с Востока на Запад пушистый поток соболей и горностаев, чернобурок и бобров. Простенькие белки и зайцы тоже были вполне востребованы.

Так и прорубались служилые люди вглубь неизведанных территорий — сплавлялись по рекам, шли лесами. Приводили — то увещеваниями, а то силой местных князей и вождей к присяге русскому царю и столбили территорию, ставя остроги.

Это уже в следующие века слово «острог» в русском языке будут употреблять преимущественно в значении «тюрьма». А изначально так называлось укрепленное место, форт, окруженное со всех сторон забором из высоких бревен с оструганными (потому и острог!) заостренными концами. За ними мог разместиться как военный отряд, так и жилое поселение поосновательнее. Под защиту стен острога понемногу перебирались и земледельцы.

И было от кого защищаться. Коренные жители без особого восторга отнеслись к требованию платить дань свалившимся им на голову чужеземцам. Те, в свою очередь, не стеснялись в средствах. Законом, зачастую, здесь и правда была тайга.

Сбором (или выколачиванием) пушнины занимались обычно не регулярные воинские части, а казачьи отряды — сборище людей, несомненно, смелых и удалых, но далеко не всегда управляемых, готовых бунтовать в случае обид. Но, мех — прежде всего, и на ряд вольностей власти предпочитали закрывать глаза.

Так, на Амур в свое время бежали служилые люди во главе с Никифором Черниговским. До этого на Лене убили илимского воеводу. Убили, видимо, за дело. «Беспредел» власти на местах в то время был в порядке вещей, но этот воевода лютовал даже по меркам XVII века — насиловал жен, отбирал имущество. Тем не менее бунтовщиков ожидала смертная казнь, но они взялись собирать ясак на Амуре столь рьяно, что местные власти предпочли выхлопотать им прощение.

Обосновались бунтовщики на Амуре недалеко от слияния рек Шилки и Аргуни, в поселении под названием Албазин, и местный острог с годами становится главной опорной точкой русской экспансии. В 1682 году даже учреждается Албазинское воеводство.

Задача у него была важная, ведь у русского царства существовал могущественный конкурент — империя Цин или Маньчжурская династия на территории современного Китая. В дальневосточной тайге ее представители занимались примерно тем же самым, что и русские — собирали дани и ставили опорные крепости. Естественно, ужиться двум соседям было крайне трудно. Столкновения начались уже в 1649 году, когда Ерофей Хабаров с соратниками пришел на Верхний Амур. Русские ставили остроги или занимали маньчжурские — те отбивали их обратно. Иногда маньчжуры нападали на казаков, сплавлявшихся по рекам. Но до поры до времени все ограничивалось мелкими схватками.

Все это — и общение с сибирскими племенами, и конфликты с непутевыми казаками, и стычки с иностранной державой — стало предметом забот Афанасия Бейтона.

В Сибири гуляет прусак молодой

Поручик Бейтон обнаруживается в Томске в первой половине 1660-х годов. Именно там и тогда он, скорее всего, женился. Это событие и само по себе весьма значимое, для Бейтона является особо важным. Чтобы жениться, он обязан был принять православие и стать русским подданным. Так из иностранного военспеца он превращается в «Афоньку Бейтона», обязанного служить своей новой, уже официальной Отчизне.

Из Сибири он на некоторое время перебирается в Москву. Что там с ним произошло — нам неизвестно, но к 1680-м он снова откомандирован в Сибирь. Современными историками найдены документы, где его отправляют на строительство Селенгинского острога, в том числе, и как «толмача» с эвенкинского, бурятского и монгольского. Видимо, за эти годы приобрел Афанасий Иванович, кроме «военного европейского» и другой, уникальный опыт.

На Амур урожденный немец поехал уже «казачьим головой». Под его начало был дан отряд, составленный из казаков и «гулящих людей» — местных посадских и сельских маргиналов. Не самое приятное назначение, учитывая, что «вольные люди» были в первую очередь настроены погулять и пограбить. Как отмечает историк А.Зуев, Бейтон был, откровенно говоря, не готов установить жесткую дисциплину. Так что к месту назначения — Албазинскому острогу — они шли медленно. Так, в апреле 1685 года полк задержался под Удинским острогом (ныне он стал городом Улан-Удэ). Там монголы угнали большое стадо быков и лошадей, и казаки устроили погоню. Стадо отбили, но полк задержался в пути на целый месяц. И прибыл уже на пепелище острога.

Вот что происходило в Албазине. В начале 1680-х император Канси порешил вытеснить русских с Амура раз и навсегда. К вопросу в империи Цин подошли серьезно: в Приамурье предполагалось направить небольшую армию. Прорабатывались вопросы снабжения ее продовольствием. Это было важно, потому что в поисках русских поселений от минимальных китайских баз с продуктами приходилось уходить очень далеко. Одним из решений проблемы был сплав по реке. Но Албазин на Амуре сильно мешал китайцам.

И в июне 1685 года под стенами острога появилась целая флотилия, которая несла от трех до пяти тысяч китайских воинов. После нескольких дней обстрела они попытались взять Албазин штурмом. Его отбили, но сил на долгую оборону у защитников не было, и воевода Алексей Толбузин договорился о сдаче — вывел остатки гарнизона и ушел с ним. Китайцы сожгли пустой острог дотла и удалились сами.

Видимо, скорый успех вскружил им голову. Они даже не потревожили обильные посевы вокруг городка. И когда вернулись казаки Толбузина, когда на место прибыли лихие люди Бейтона — а это произошло уже в августе — ничто не мешало им собрать обильный урожай и заняться возведением нового острога.

Исследователи подчеркивают, что здесь вполне мог пригодиться европейский опыт Бейтона. И в самом деле, прежний острог, а по сути высокий забор мог уберечь разве что от стрел туземцев, но никак не от китайской артиллерии. А вот новый строили по всем правилам фортификации. Частокол был укреплен земляной насыпью, «армированной» плетнем. Технология вроде бы и нехитрая, но от артобстрела она защищала хорошо, пушечные ядра в такой насыпи буквально вязли.

Историк А.Р.Артемьев пишет, что «деревянно-земляные укрепления Албазина были усилены «бастеями» — выступавшими за линию валов платформами, которые обеспечивали фланговый огонь орудий, более эффективный, чем пушки на башнях».

Так что Албазин после новой отстройки выглядел как маленькая современная крепость. На его стенах была изрядная артиллерия — мортира, восемь пушек и три пищали. Хватало боеприпасов, а зерна и продуктов хватило бы на пару лет осады.

Враг не заставил себя ждать.

Сразу начались обстрелы. Большого ущерба они не принесли, новые укрепления оправдали себя. Но ядра все же перелетали через стены, люди гибли. Уже на пятый день осады от полученных ран умер воевода Алексей Толбузин. Настал звездный час принявшего на себя командование Афанасия Бейтона.

Защитники Албазина успешно отбивали приступы, сами делали вылазки в хорошо укрепленный лагерь цинского войска. Маньчжуры в свою очередь осаждали крепость грамотно, с применением всех известных хитростей. Во время очередного штурма, например, они попытались проделать подземный ход. Его вовремя обнаружили и обрушили взрывами.

В октябре цинская армия, собравшись с силами, двинулась на решительный штурм. При подступах к крепости она применила так называемый «подвижный дровяной вал». Вот что из себя, по всей видимости, представлял этот прием. Наступающие кидали пред собой бревна, так что они образовывали стену. Укрывшись за ней от обстрела, они перекидывали бревна вперед, дальше, делая новый завал, и так, «толкая» перед собой огромный щит, медленно перемещались к крепостному рву, который в итоге предполагалось засыпать бревнами, а потом и накидать их вровень с крепостными валами. Но один из дровяных валов удалось поджечь, другой подорвать. Штурм в итоге был отбит.

А в это время битва за влияние на Амуре пошла уже на дипломатическом уровне — в Пекин прибыли русские послы для переговоров. И — вот чудо! — надменный китайский император, зная, что его войска увязли под Албазином, согласился на перемирие. Так что с декабря его армия больше не предпринимала попыток штурма.

Но и не уходила, несмотря на большие проблемы с продовольствием.

В крепости, напомним, запасов еды хватало. Но ее защитников косила цинга. К декабрю в живых из примерно 800 первоначальных защитников осталось 150 человек, а караульную службу могли нести лишь 30 взрослых казаков, да 15 подростков. Остальные лежали, обессиленные, либо едва ползали. Сам Бейтон мог передвигаться только на костылях из-за опухших от цинги ног.

Главной проблемой для него стало на тот момент захоронение павших. «Прусский казак» Бейтон, видимо, глубоко усвоил православные традиции, и закапывать в могилы усопших без отпевания не хотел. Он писал нерчинскому воеводе И.E.Власову: «И те умершие люди похоронены в городе в зимовье поверх земли без отпеву до твоего разсмотрению. А ныне я с казаками живу во всяком смрадном усыщении. А вовсе похоронить без твоей милости и приказу дерзнуть не хощу, чтоб, государь, в погрешении не быть. А хоте, государь, ныне и благоволишь похоронить, да некем подумать и невозможно никакими мерами».

А.Р.Артемьев рассказывает об археологических раскопках на месте Албазинского острога. В небольшой, три на шесть метров, полуземлянке, где львиную долю пространства занимала кирпичная печь полтора на два метра, все остальное место занимали уложенные рядом останки обитателей крепости. Всего там было 57 человек, среди них встречались женщины и дети. И лишь единицы погибли от пуль и стрел, найденных там же.

Маньчжуры никого не выпускали за пределы крепости, неудачей окончились попытки собирать хвою — испытанное средство против цинги. Но предлагали лекарей, которых Бейтон в крепость пустить отказался, гордо заметив, что «в Албазине служилые люди милостию великого бога все здоровы». В свою же очередь, он отослал китайцам на Пасху пудовый пшеничный пирог. По заверениям Бейтона китайцы «приняли его с честью».

Цинское войско отошло от города только в мае 1687 года. К тому времени в Албазине в живых оставалось 66 человек...

Еще два года Афанасий Бейтон провел в непокоренном остроге. Два непростых года. Китайцы больше не затевали осаду, но возвращались на кораблях и летом 1688, и летом 1689, уничтожая посевы — следили, чтобы Албазин не поднялся.

А в августе 1689 года между Русским царством и империей Цин был подписан знаменитый Нерчинский договор. Он четко устанавливал границы между двумя империями. Земли в районе Албазина оставались за китайцами. Отдельная статья документа обязывала острог срыть. Бейтон незамедлительно получил предписание «собрав всех служилых людей, сказав им о том указ великих государей, и город Албазин разорить, и вал раскопать без остатку, и всякие воинские припасы (пушки, и зелье, и свинец, и мелкое ружье, и гранатную пушку, и гранатные ядра), и хлебные всякие припасы, и печать албазинскую взяв с собою, и служилых людей з женами и з детьми и со всеми их животы вывесть в Нерчинской. А строение деревянное, которое есть в Албазине, велеть зжечь, чтоб никакова прибежища не осталось... И разоря Албазин, со всеми воинскими припасы и хлебными запасы в Нерчинск вытти нынешним водяным путем». Что он и исполнил. Русские вернулись в эти места только в XIX веке.

Так что же получается, оборона Албазина была напрасной? Конечно же, нет. Ряд областей в Приамурье русское государство за собой не удержало, но и экспансия соседа была остановлена. Героическое сопротивление защитников острога ясно показало империи Цин, что, в случае серьезного вторжения в Сибирь, ее войска ждут суровые бои без очевидных победных перспектив. И не случайно, дополнительная статья Нерчинского договора подчеркивала, что в районе Албазина возводить строения не может никто.

Бейтон после ухода из Албазина по-прежнему был на «госслужбе» в разных сибирских городах и острогах. Его труды были замечены и отмечены, он был возведен в «московские дворяне». Это уже государственная элита, второй после «думных чинов», класс служилых людей на Руси. Вполне перенял он и нравы «местного начальства» XVII века — выбивал долги (в свою пользу) и, выражаясь современным языком, брал откаты. Но таких людей хватало и без него. А вот тех, кто «в плен сдаваться не привыкши» было куда меньше...

Умер Афанасий Иванович Бейтон в Иркутске в 1701 году. У него осталось четверо сыновей, которые служили на высоких должностях, и немало сделали для укрепления Сибири. Род Бейтонов разрастался, пока не стал... одной из многочисленных сибирских фамилий. Подзабыли и о родоначальнике. Только сейчас про Бейтона стали много писать, кроме статей, уже появляются и романы. А там, глядишь, и до захватывающего сериала недалеко. Афанасий Иванович заслужил популярности.