Ключ от Рейхстага

На фронтах Великой Отечественной среди сотен тысяч советских воинов можно было встретить необычных людей в офицерском звании. Их главным оружием являлись блокнот, карандаш, фотоаппарат. Десятки фронтовых корреспондентов увековечивали подвиги наших солдат на бумаге и фотопленке. Одним из самых известных фотокоров той войны стал Анатолий Егоров.

Анатолий Васильевич так и не написал мемуаров. Однако в последний период жизни он часто встречался с племянником — Михаилом, и во время таких встреч рассказал немало интересного об увиденном и пережитом на войне. Спустя годы Михаил Егоров поделился этими врезавшимися ему в память воспоминаниями с корреспондентом «Армейского стандарта».

— Перед началом войны дядя работал фотокором газеты «Рабочая Москва». 22 июня, через несколько часов после объявления по радио о нападении немцев на СССР, ему предложили: «Мы формируем редакцию фронтовой многотиражки, хочешь ехать с нами?» В итоге Анатолий Егоров в тот же день написал заявление о вступлении добровольцем в Красную Армию. Уже 23 июня он был зачислен в штат газеты «Во славу Родины», и отправился на передовую, в район советско-румынской границы.

Там, на Южном фронте, вражеское наступление какое-то время пробуксовывало. Наши войска не только удерживали свои позиции, но даже пытались наступать.

Через несколько дней после прибытия в действующую армию Егорову уже удалось запечатлеть на пленку успешную контратаку красноармейцев. Кадры получились уникальные. Дело в том, что во время войны многие фотографы пытались снимать наступающие подразделения, однако все эти кадры сделаны либо со спины, либо сбоку. Анатолий Васильевич решил фотографировать «в лоб». Он договорился с командиром части и заблаговременно пополз на нейтральную полосу. «Ты только повяжи на голову тряпку какую-нибудь белую, чтобы мы тебя по ошибке на штык не подняли!» — распорядился комбат.

Под пулями ему пришлось провести несколько часов, притаившись в воронке от разорвавшегося снаряда, прежде чем наши войска поднялись в атаку.

По воспоминаниям фотокора, всех немецких солдат, взятых в плен, поначалу отпускали. У них отбирали оружие и вручали пачки листовок с призывом не воевать против Советского Союза. Дело в том, что благодаря довоенной пропаганде у красноармейцев и командиров существовала твердая уверенность: гитлеровские солдаты — те же пролетарии, которых фашистское руководство попросту сбило с толку, но не сегодня-завтра эти люди опомнятся и повернут ружья против нацистов.

Главное оружие фотокора

Как-то у дяди с племянником зашла речь о популярной в войну «Песенке военных корреспондентов». Там есть есть слова: «...С «лейкой» и с блокнотом, а то и с пулеметом...» Но ведь «лейка» — это же немецкий фотоаппарат. Почему бы не использовать более патриотичный вариант и не упомянуть в песне про советский «ФЭД»? «…С «ФЭДом» и с блокнотом...» Но в реальной фронтовой жизни не было такого, рассказал фотокор.

Перед отправкой на фронт Анатолию Егорову, как и многим другим фотокорам, выдали казенный «ФЭД». Однако уже через несколько дней работы в окопах на передовой — среди пыли и грязи, — советский фотоаппарат окончательно скис, оставив дядю «безоружным».

Вместе с войсками он отступал к Одессе и уже здесь, на подступах к городу, кто-то из командиров ему помог: «Когда ходили в контратаку, я видел на «нейтралке» убитого офицера фашистского, а у него на ремешке через плечо — фотоаппарат».

Пришлось Анатолию Васильевичу ночью ползать по ничейной полосе между линиями окопов и искать труп этого фашиста. Нашел и фотокамеру с него забрал. Дядя прошел потом всю войну с этой трофейной «лейкой», и она его никогда не подводила.

Анатолий Егоров оказался едва ли не единственным газетным корреспондентом, остававшимся в Одессе с начала и почти до конца ее героической 73-дневной обороны. Сперва они работали здесь на пару с сотрудником фронтовой газеты Клавдиевым, но того потом тяжело ранили. Неугомонный фотокор был частым гостем на передовых рубежах, пару раз участвовал в рейдах наших бронепоездов, а однажды даже напросился в матросский десант.

Целью той вылазки было уничтожение немецких крупнокалиберных пушек, обстреливавших город. Одно из этих орудий моряки-черноморцы ухитрились увезти с собой в качестве трофея. Его выставили потом на городской площади, украсив надписью: «Больше по Одессе стрелять не будешь!»

Через некоторое время в город прибыла с Большой земли группа газетчиков, в которой были Константин Симонов и Сергей Михалков. Увидев Егорова, они удивились: «Нам сообщили, что тебя уже в живых нет!» Оказывается в радиограмме, отправленной после ранения Клавдиева, кто-то по ошибке добавил: Егоров убит.

Перепроявленный фельдмаршал Паулюс

Зимой 1941–1942 годов Егоров по-прежнему находился «на передке» — на южных боевых рубежах. Редакция направила его в войска, задействованные в так называемой Изюм-Барвенковской операции. По ходу ее был захвачен оперативный плацдарм на правом берегу реки Северский Донец.

А в мае 1942-го Южный и Юго-Западный фронт провели наступление на Харьков, пытаясь освободить город от гитлеровцев. Однако эта операция кончилась сокрушительным поражением. Егоров стал свидетелем тех драматических событий.

Рассказывая о них, вспоминает племянник фотокора, дядя всегда досадовал: «Эх, если бы наступление началось не двенадцатого мая, а первого! В тот день мы могли бы фашистов взять голыми руками!» Как он вспоминал, на Первомай немцы устроили у себя настоящий праздник — вывесили над окопами красные флаги (без свастики, но и без серпа-молота), крутили музыку, пели, веселились — о войне словно и позабыли...

Однако приказ есть приказ, и советские войска начали наступать именно 12-го. Поначалу все шло хорошо — южнее Харькова врага удалось отбросить километров на 50, но потом немцы ввели в бой танковые дивизии и взяли наших в кольцо. Анатолий Егоров оказался как раз в самом опасном районе сражения.

Он несколько дней не вылезал с передовой — сначала фотографировал, как наступает Красная Армия. Потом выпросил в политотделе армии машину и повез пленки в тыл — в редакцию. Едут на восток, а навстречу им колонна танков — наши Т-34 движутся к фронту. Через некоторое время глядь — снова танки ползут по дороге. Шофер говорит: «Похоже, какая-то новая модель. Я еще таких у нас не встречал...» Только поравнявшись с головным танком, разглядели белый крест на башне: да это же фрицы! Поворачивать, удирать — бесполезно. Спасло то, что дядя ехал на трофейной легковушке, и немецкие танкисты приняли за своих... Вот так, дуриком, и выбрались тогда из фашистского котла. Егоров был единственным фотокором, который запечатлел на пленке события того трагического наступления. Снятые им весной 1942-го под Харьковом кадры потом не раз публиковали, но без уточняющих подписей. «Контрудар Красной Армии на Южном фронте» — и все.

После Харькова был Сталинград. Анатолий Васильевич находился в этом городе 22 августа 1942-го, когда фашистская авиация совершила первый массированный налет.

«Я не знаю, что творилось в Хиросиме, — говорил он впоследствии, — но не думаю, что там было страшнее. Этот день стал для меня самым страшным за всю войну! В городе горели даже камни и железо...»

А на исходе сталинградской эпопеи Егоров несколько дней провел с танкистами из армии генерала Павла Ротмистрова, которые сражались с механизированными дивизиями Майнштейна, пытавшимися прорваться к городу. Своей «лейкой» он сумел запечатлеть чуть ли не самый первый «Тигр», подбитый здесь нашими бойцами.

Егорову повезло даже увидеть, как это происходило. Дядя рассказывал, что бронированное чудовище остановили... выстрелом из снайперской винтовки! Были тогда на передовой такие виртуозы, которые охотились на водителей-механиков немецких танков, умудряясь попадать в них через смотровую щель. Вот и в тот раз так получилось. А когда водителя убили, остальные танкисты даже не стали пробовать сесть за рычаги управления и полезли из люков спасаться...

Потом Анатолий Васильевич ползал под обстрелом к этому танку, чтобы его заснять вблизи. Его удивило, что «Тигр» оказался весь увешан снаружи запасными частями — катками, траками... А сзади даже приспособлен какой-то ящик для «железа». Видимо, тогда на ремонтных базах немецких танковых соединений еще не было деталей и оснастки для восстановления новых «Тигров», вот и пришлось экипажу везти аварийный запас с собой.

В другой раз счастливый и несчастливый случаи переплелись для Егорова воедино.

Дядя оказался одним из немногих, кто смог запечатлеть на фото пленение Паулюса — как тот выходит вместе со своим штабом и адъютантами из подвала. А потом Егорову разрешили снять и самый первый допрос фельдмаршала.

Командующий фронтом распорядился, чтобы пленку с этими кадрами специальным самолетом срочно отправили в Москву. Однако, когда через несколько дней в Сталинград привезли экземпляры последних номеров центральных газет, Анатолий Васильевич не обнаружил своих фотографий. Позднее выяснилось, что с «паулюсовской» пленкой произошло несчастье: редакционная лаборантка опустила ее в проявитель и — как назло! — задремала. В итоге уникальные кадры перепроявились, стали такими черными, что их нельзя было использовать для тиражирования. Впрочем, впоследствии дядя сумел все-таки осветлить эту пленку, но время-то было упущено!

Эту информацию, конечно, сложно воспринимать сегодняшнему поколению, привыкшему к цифровому фотоделу. Но еще совсем недавно снятую фотоплену сначала надо было проявить в специальном растворе, потом закрепить, а потом уже работать точно так же с содержащими серебро фотокарточками.

Интересная история получилась еще у одного егоровского снимка. В конце Сталинградской битвы, когда наши войска шли через только что освобожденный хутор, из ворот вдруг бабка выскочила — и прямо к оказавшемуся поблизости офицеру, им был Анатолий Егоров: «Слышь, милок, у меня в погребе немец сидит!»

Анатолий Васильевич тут же попросил двоих проходивших мимо бойцов проверить — и действительно, они нашли в погребе немецкого солдата, стоявшего по пояс в ледяной воде. Когда его под конвоем выводили наружу, фотокорреспондент сделал снимок. Лет 30 спустя его напечатали в одном из журналов, а вскоре Анатолию Егорову в редакции передали письмо: откликнулся тот самый немец! Оказывается, после окончания плена он решил не уезжать из Союза, и со временем даже стал заведующим кафедрой романо-германских языков в университете.

Ключ от Рейхстага

Едва ли не самая популярная фотография, сделанная дядей во время войны, — та, которую он сам назвал «Музыкальный момент». Зачастую при публикации этого фото ее снабжали ошибочной подписью: мол, событие происходит в поверженном Берлине. Однако на самом деле «Музыкальный момент» был снят раньше — 24 апреля 1945 года в Бреслау (нынешний польский Вроцлав).

Как вспоминал Анатолий Егоров, он шел тогда по улицам только что взятого у немцев города и вдруг увидел на одном из перекрестков любопытную сценку. Несколько танкистов из экипажа советского тяжелого танка ИС («Иосиф Сталин») окружили фисгармонию, вытащенную на мостовую из разрушенного дома, и пытались что-нибудь на ней «изобразить».

Видно было, что никто из ребят игре на таком инструменте не обучен, поэтому ничего у них не получалось. Тогда Анатолий Васильевич, который неплохо умел музицировать, подсказал танкистам: чтобы появился звук, надо накачивать воздух, нажимая ногами педали, расположенные у фисгармонии внизу. Пока один из новоявленных «музыкантов» осваивал непривычную для себя технику, а его боевые товарищи наблюдали за этим уроком, фотокорреспондент и сделал снимок.

В своем блокноте он записал на память фамилии участников этого эпизода. В «Музыкальном моменте» запечатлен экипаж гвардии лейтенанта Б.И.Дегтярева (сам он на заднем плане справа — высунулся из башни). За клавиатурой фисгармонии — командир орудия Б.В.Калякин, а рядом стоит его боевой товарищ, механик-водитель И.А.Козейкин.

Этим гвардейцам явно понравилось музицировать. Дядя отошел от перекрестка уже довольно далеко, а вдогонку ему еще слышалась наигрываемая танкистом мелодия «Катюши».

Прошло совсем немного времени, и военный фотокор Егоров оказался уже в захваченной советскими войсками столице Третьего рейха. Оттуда он привез домой удивительный раритет — ключ от Рейхстага.

После того как берлинский гарнизон капитулировал, все наши солдаты и офицеры, оказавшиеся в центре города, кинулись к Рейхстагу и стали расписываться на его стенах и колоннах. Но дядя такому общему порыву не поддался и вместо этого пошел осматривать огромное здание. Оказавшись возле бокового фасада, он заметил, что в одной из массивных дверей торчит ключ. Анатолий Васильевич взял его себе: пусть будет такой своеобразный сувенир на память об этом историческом дне. С тех пор ключ хранится как семейная реликвия.