Желтые Воды, 1648

Недавнее заявление польского президента Анджея Дуды о том, что границ между Польшей и Украиной больше не будет, предсказуемо. Идея возрождения Речи Посполитой в ее исторических границах давно уже муссируется в польских политических кругах, а нынешняя обстановка кажется им весьма подходящей для претворения таких замыслов в жизнь.

Слова Дуды о том, что упразднение рубежей нужно лишь для того, чтобы украинцы и поляки «жили вместе на этой земле, строя и отстраивая совместно свое общее счастье», вряд ли вызовут у мало-мальски думающего человека слезы умиления. Иезуитское лукавство, коим поляки издревле известны, в наши дни не способно завуалировать истинные цели такого объединения. А цели эти просты и понятны: «гиена Европы» (так называл Польшу Уинстон Черчилль) приготовилась в очередной раз откусить кусок от агонизирующей жертвы, в роли которой она на этот раз видит Украину.

Но, возможно, захлебывающиеся русофобской злобой «свидомые» украинцы воспримут этот факт с радостью. Ведь им на протяжении тридцати лет всеми способами внедряли в сознание мысли о том, что Богдан Хмельницкий в 1654 году совершил огромную историческую ошибку, присягнув со всем малороссийским народом на верность Московскому царю, и что не так уж плохо жилось малороссам в Речи Посполитой.

Какова же на самом деле была ситуация в Малороссии к середине XVII века и какие причины подвигли Богдана Хмельницкого и его соратников к восстанию против польской власти? «Армейский стандарт» попытается ответить на этот вопрос.

Под властью Литвы

К моменту нашествия Батыя в начале XIII века Русь представляла собой некую конфедерацию княжеств, объединенную лишь тем, что всеми этими княжествами правили отпрыски «Рюрикова дома». Даже страшная опасность, нависшая над Русью, сплотить их не смогла.

Показательна в этом смысле междоусобица, разгоревшаяся между князьями в 1239 году. Уже вся Северо-Восточная Русь лежала в руинах и представляла собой едва ли не сплошное пепелище после татарского нашествия, а на юге Михаил Черниговский с сыном Ростиславом затеяли войну против Даниила Волынского, овладевшего в результате этой междоусобицы Галичем.

Более того, во время второго похода Батыя, когда пали уже Переяслав и Чернигов и развалины их еще дымились, князь Ростислав (внук Давида Смоленского) возжелал утвердиться на Киевском престоле! Даже страшная опасность неминуемого нападения на древнюю столицу Руси бесчисленных вражеских полчищ оказалась не в силах унять его гипертрофированного честолюбия.

Стать «калифом на час» Ростиславу помешал Даниил Галицкий, прибывший в Киев с дружиной и пленивший незадачливого честолюбца. При этом Даниил присоединил город и княжество к своим владениям, хотя тоже прекрасно знал, что против огромного войска Батыя устоять ему не удастся.

Не менее безответственно и своекорыстно вели себя князья малых уделов. Расплодившиеся потомки Рюрика не были способны подняться над своими мелочными интересами. В преддверии татарского нашествия и даже между двумя его волнами они продолжали склоки за клочки земли и захудалые городишки!

Не удивительно поэтому, что, когда появилась сила, способная объединить большую часть русских земель под централизованной властью и благодаря этому дать отпор степным завоевателям, народ этой силе противиться не стал. Так вся Юго-Западная Русь (за исключением захваченного поляками в 1340 году Галицкого княжества) постепенно оказалась под владычеством литовской династии Гедиминовичей.

Образовалось сильное и обширное русско-литовское государство. Язычники-литовцы, как князья, так и простые воины, не просто проявляли терпимость к православной вере, но и сами массово крестились. Государственным языком Великого княжества Литовского стал русский, славяне составляли в нем 90% населения. Даже независимые прежде князья-Рюриковичи довольно легко и органично вписались в круг новой литовской знати. До поры до времени и простому люду жилось под властью Гедиминовичей относительно неплохо.

Первый тревожный звоночек для православного населения прозвучал в 1385 году, когда между Польшей и Литвой была заключена Кревская уния. Ягайло, великий князь литовский, был избран польским королем, и за это обязался присоединить к Польше подвластные ему литовские и русские земли, лично перейти в католицизм и обратить к нему всех своих братьев, бояр и народ.

В 1401 году условия Кревской унии закрепила и уточнила Виленско-Радомская уния, фактически провозгласившая тесный государственный союз Польши с Литвой. С этого времени в землях Великого княжества началось постепенное вытеснение православного вероисповедания католическим.

Но настоящая беда для православия настала в 1569 году. Оказавшееся в ходе Ливонской войны на краю пропасти, русско-литовское государство пошло на заключение с польским королевством Люблинской унии. На практике из-за того что Польша к тому времени была уже гораздо сильнее Литвы, уния эта привела к прямому поглощению Великого княжества Литовского Польшей.

«Хлопска вера»

Объединенное государство получило название Речь Посполитая (в переводе на русский — «дело общее»). Но в «общем» деле поляки явно «перетягивали одеяло на себя». Великое княжество передало королевству обширнейшие земли: Подляшье, Волынь, Подолию и Среднее Поднепровье. Для населения этих областей относительно терпимый гнет русско-литовской аристократии сменился жестоким угнетением со стороны спесивой польской шляхты.

Особенно негативно на положении православных подданных короля отразилась заключенная под давлением католического духовенства Брестская церковная уния (1596 год). Согласно этому акту, православная церковь в Речи Посполитой была подчинена римскому папе. Наряду с насильственной полонизацией ряда территорий, такое нововведение встретило поначалу довольно активное сопротивление простонародья и большей части русской и литовской знати.

Но постепенно князья и дворяне все чаще стали переходить в католичество, ибо только так для них открывалась дорога к высоким государственным постам королевства. Фактически именно аристократия, ради приобретения сиюминутных корыстных выгод, массово предавала веру своих предков, их обычаи и саму память о них. Рюриковичи, Гедиминовичи и представители менее знатных родов постепенно превращалась в поляков по вере и духу.

Простой народ оказался куда более предан православной вере пращуров. За это он подвергался притеснениям, насмешкам и высокомерному презрению, как со стороны потомственной польской шляхты, так и со стороны новоиспеченных «поляков», нередко превосходивших в этом смысле давних подданных короля. Православие и даже «униатство» и те, и другие называли не иначе как «хлопска (крестьянская, холопская) вера»!

Притеснения по религиозному признаку с каждым годом становились все сильнее и сильнее. Польские ксендзы (католические священники и монахи) порой развлекались тем, что запрягали в повозки православных юношей и девушек и использовали их в качестве тяглового скота. Особо унизительным для православного населения стала передача церквей в аренду еврейским корчмарям (трактирщикам) со взиманием ими большой платы за каждый проведенный обряд.

Они, как эмоционально повествует в своей «Истории русов» архиепископ Георгий Конисский, «с восхищением принялись за такое надежное для них скверноприбыточество, и тотчас ключи церковные и веревки колокольные отобрали к себе в корчмы. При всякой требе христианской, повинен был ктитор торжиться с ним и, по важности отправы, платить за нее и выпросить ключи», нередко подвергаясь при этом еще и издевательским насмешкам за свою приверженность православной вере.

Сверх всякой меры усилилась эксплуатация крестьян. Спесивые польские землевладельцы, гнушаясь заниматься хозяйством, отдавали получение оброка на откуп взятым для этой цели управляющим, а те, в стремлении выжать максимальную прибыль, порой вынуждали селян работать на них шесть дней в неделю. Чтобы прокормить семью, крестьянам приходилось обрабатывать свой клочок земли в воскресенье, что, ко всему прочему, противоречило христианскому укладу.

Любое неповиновение, а тем более бунт, карались самым жесточайшим образом. Польские паны относились к своим малороссийским холопам с нескрываемым презрением и почитали их скорее не за людей, а за скот («быдло»), предназначение которого в том, чтобы удовлетворять их все более и более возрастающие потребности.

Малороссийское казачество

Не всякий человек готов был мириться с такой жизнью. Самые непокорные решались на побег. Бежали чаще всего на юг, за днепровские пороги, туда, где давно уже обосновалась вольница, состоявшая из отчаянных храбрецов. Беглецы примыкали к подобным им бунтарям, готовым рисковать жизнью в дерзких разбойничьих предприятиях, вместо того чтобы год за годом гнуть спину на польских панов и их бессовестных подручных.

Постепенно собралось целое войско. По месту формирования его стали именовать Запорожским — от слов «за порогами». Сами же храбрецы, как и их собратья в низовьях Дона, называли себя казаками. Это слово перешло в славянский обиход от степных кочевников, обозначавших так вольного всадника, не имевшего по бедности своей слуг, но и ни от кого не зависящего. Главным опорным пунктом запорожских казаков стала деревянная крепость, засека (по-другому — «сечь») на острове Хортица.

Власти Речи Посполитой поначалу отнеслись к появлению на своей окраине фактически совершенно не зависимого от них казачьего полугосударства не только весьма настороженно, но и откровенно враждебно. Бежавшие от них «хлопы», готовые отстаивать свою личную свободу с саблями в руках, стали сильными раздражителями для неуемного самолюбия чванливых панов.

Довольно скоро, однако, выяснилось, что только лишь запорожцы способны эффективно защищать южные границы государства от грабительских набегов крымских татар и наносить им чувствительные ответные удары. Понимание выгод такого положения вещей возобладало над польской спесью. Казаков продолжали считать разбойниками, но каких-либо экстраординарных мер к ликвидации Сечи не предпринимали.

Несколько по-иному королевские власти относились к так называемому «реестровому» казачеству. Этот новый подкласс подданных заполнил ту пустоту, что образовалась в нише мелкопоместного малороссийского дворянства после его «ополячивания». «Реестровые» казаки примерно соответствовали «служилым людям» Государства Московского.

За свою службу они получали свободу от панов, приличный надел земли, а в период привлечения к военным действиям — еще и жалование. Количество их строго ограничивалось специальным реестром, из-за чего эти легальные казаки и носили наименование «реестровых». Простолюдин-крестьянин в их число пробиться не мог никак, поэтому слова гимна современной Украины о том, что все ее жители «казацкого роду», бесконечно далеки от истины.

Нередко случалось, что по тем или иным причинам реестровый казак уходил на Сечь и на время или навсегда примыкал к запорожцам. Особенно охотно принимали они к себе уже известных казачьих предводителей, вступивших в конфликт с королевскими властями. Таким даже доверяли предводительство над куренями и полками, а иногда и над всем Запорожским войском. Иными словами — связи между запорожским и реестровым казачеством всегда были довольно тесными.

Главой реестровых казаков был гетман. Однако он не считался ровней даже «польным» (полевым) гетманам польскому и литовскому, не говоря уж о «великом коронном» и «великом литовском» гетманах. Только особо заслуженные малороссийские казачьи гетманы, такие как Петр Конашевич-Сагайдачный, могли отстаивать интересы реестрового казачества от ущемления его прав со стороны чванливых польско-литовских аристократов.

Полки реестровых казаков относились к вспомогательными силам польско-литовского войска, хотя порой их вклад в общее дело был не менее весом, чем вклад главных сил. В ходе месячного оборонительного сражения против несметных — до 160 тысяч человек — турецких полчищ у Хотина (1621 год) казаки под командованием Сагайдачного составляли почти половину всего войска Речи Посполитой, насчитывавшего примерно 50 тыс. бойцов. Командовал ими всеми тот самый Ян Ходкевич, который был разбит ополчением Пожарского и Минина под Москвой в 1612 году.

В грандиозном противостоянии у Хотина малороссийские казаки сыграли не меньшую роль, чем дворянская польско-литовская кавалерия и наемная профессиональная пехота. Эта победа стоила Сагайдачному жизни (он умер от полученных под Хотином ран через пару месяцев после битвы). Множество казаков сложили головы за польского короля и непосредственно в ходе сражения. Но после смерти старого гетмана возгордившаяся победой неблагодарная шляхта вновь вернулась к наглым притеснениям казачества.

Притеснения эти порой приводили к бунтам, которые жестоко подавлялись регулярными войсками. Так, возглавивший одно из восстаний гетман Наливайко был схвачен и, согласно легенде, после суда инквизиции заживо зажарен с ближайшими сподвижниками в «медном быке». По крайней мере, подобные казни в те годы не были в Польше редкостью.

Рано или поздно столь неравноправное положение малороссов, в сравнении с положением поляков и литовцев, должно было привести к взрыву. И он со страшной силой громыхнул в 1648 году.

Сотник-бунтарь

Казачий сотник Богдан (Зиновий) Хмельницкий изначально вовсе не был бунтарем. Он верой и правдой служил польской короне, принимал участие в войнах и битвах. В битве с турками под Цецорой (1620 год) попал в плен, откуда через два года его выкупили родственники. Участвовал на стороне короля и в Русско-польской войне 1632–1634 годов.

Будучи генеральным писарем реестрового казачьего войска, пользовался доверием и даже уважением со стороны короля Владислава IV (он, еще будучи королевичем, претендовал на московский престол в годы Смуты). При всем том Хмельницкий вовсе не был чужд и духа авантюризма. В молодости, после турецкого плена, он не раз участвовал в лихих предприятиях запорожцев, кульминацией которых стала высадка под самим Константинополем и разграбление его предместий.

Возможно, Хмельницкий и далее исправно служил бы Речи Посполитой, если бы не произошел отвратительный инцидент с участием польского ротмистра и Чигиринского подстаросты Даниэля Чаплинского. Имея с Хмельницким личную вражду, наглый поляк в отсутствие хозяина напал на его родовой хутор, сжег дом, похитил и принудил к сожительству гражданскую жену Хмельницкого и избил (по некоторым сведениям — до смерти) его сына.

Пытаясь найти правду в суде против польского аристократа, Хмельницкий нисколько не преуспел в этом деле. Будто в издевку над ним, суд предписал Чаплинскому выплатить компенсацию в 100 злотых (при сумме одного лишь только материального ущерба не менее чем в 2000 злотых).

Тогда Хмельницкий обратился лично к королю Владиславу. Тот сочувственно отнесся к просьбе о справедливости, но в Польше король обладал полнотой власти только во время войны. В мирные годы решения короля должен был утверждать сейм, а там даже самый последний шляхтич имел право вето по любому разбираемому вопросу. Сейм, конечно же, принял сторону поляка Чаплинского. Более того, Хмельницкого обвинили в заговоре и посадили в тюрьму, откуда его с трудом смог вызволить малороссийский гетман Иван Барабаш.

Такая наглость польских аристократов разозлила даже короля Владислава. Он отправил Барабашу письмо, в котором, среди прочего, призвал казаков отомстить за унижение силой: «Поневажъ вы воины есте и имаете у себе мушкеты и сабли, то что вам возбраняетъ стать за себя и за свою свободу?» (Георгий Конисский, «История русов»). Барабаш якобы испугался оглашать это письмо короля всему казачеству. Тогда Хмельницкий выкрал письмо и отправился с ним в Запорожскую Сечь. Там он довел содержание письма до войска.

Уговаривать запорожскую вольницу долго не пришлось. Поляков на Сечи не любили ни в какие времена и поэтому нашли подвернувшийся повод мстить ляхам более чем убедительным. Тем более — с одобрения самого короля.

Хмельницкому удалось привлечь на свою сторону и крымского хана Ислама III Гирея. Он прислал в подкрепление казакам перекопского мурзу Тугай-бея с отрядом в 3–4 тысячи всадников. Вместе с ними и несколькими сотнями примкнувших к казакам крестьян под знаменем Хмельницкого собралось около 8 тысяч бойцов. Восстание началось.

Разгром поляков

Поляки узнали о «бунте хлопов» после того, как казаки разгромили гарнизон «коронного войска», постоянно находившийся в Сечи с 1638 года (с момента подавления восстания под предводительством Павла Бута (Павлюка). Думая и в этот раз без особых усилий справиться с бунтовщиками и предполагая, что у Хмельницкого не более 2500 бойцов, они действовали нерасторопно и крайне самоуверенно.

Командовал направленными против Богдана Хмельницкого силами великий гетман коронный Николай Потоцкий. Считая подавление бунта не слишком престижным для себя делом, он предоставил возможность отличиться сыну. 24-летний Стефан Потоцкий двинулся по степи во главе 6 тысяч пехотинцев и драгун. Молодой аристократ совершенно не имел военного опыта, поэтому фактически командовал этим войском полковник Стефан Чарнецкий.

Другая часть «усмирителей бунта» плыла на барках по Днепру. Реестровыми казаками и наемными немецкими ландскнехтами, общей численностью до 6 тысяч человек, командовал гетман Иван Барабаш. У Каменного Затона казаки Хмельницкого вступили с реестровыми собратьями в переговоры и убедили их перейти на сторону восставших. Гетман Барабаш был казнен, а немецкие ландскнехты истреблены. Войско Хмельницкого пополнилось еще четырьмя тысячами бойцов. Численный перевес над противником стал двукратным.

Вечером того же дня, 13 мая (н.с.) 1648 года, отряд Потоцкого подступил к позициям запорожских казаков на берегу реки Желтые Воды. Его попытка переправиться была легко отражена, и поляки приступили к оборудованию укрепленного лагеря на правом берегу реки. Узнав о переходе реестровых казаков на сторону противника, они впали в уныние. Потоцкий написал отцу донесение с просьбой о помощи, но татары перехватили гонца.

15 мая противоборствующие стороны изготовились к сражению. Пока поляки выступали из-за укреплений, на них устремилась казацкая конница. Часть успевших выехать из лагеря драгун Потоцкого бежала к казакам и перешла на их сторону. 12 польских пушек не успели открыть огонь ни по перебежчикам, ни по противнику и остались на валу. Деморализованная изменой части драгун польская армия отступила под их защиту.

На следующий день войско Хмельницкого попыталось штурмовать польский лагерь, но быстро овладеть валами казаки не смогли, а начавшийся вскоре ливень прекратил сражение: у обеих сторон отсырел порох и стрельба стала невозможной. Тем не менее лагерь оставался в плотной осаде. Понимая, что положение его безнадежно, Потоцкий вступил с Богданом Хмельницким в переговоры. Хитрый предводитель восставших затянул их на целые сутки, а когда поляки «созрели», согласился беспрепятственно пропустить их к своим, но при условии сдачи всех пушек.

Утром 18 мая войско Стефана Потоцкого вышло из лагеря и поспешно двинулось в путь. Казаки следовали неподалеку, но соблюдали достигнутую договоренность и не препятствовали полякам. Хмельницкий, однако, вовсе не собирался отпускать врагов. Впереди, у Княжьих Байраков (около 6 км от Желтых Вод), казаки устроили на пути завалы в заросшем лесом овраге.

Когда поляки уперлись в эти препятствия, свободные от обязательств перед ними татары, формально не участвовавшие в переговорах, устремились в атаку. Потоцкий приказал спешно смыкать повозки в виде вагенбурга (гуляй-города) и начинать насыпать вал. Но меры эти уже не могли спасти поляков.

Татары вытребовали у казаков трофейные польские пушки, обстреляли из них еще не подготовленные к бою укрепления, разбили их и с разных сторон ворвались в лагерь. Началась беспощадная резня, в которой был смертельно ранен и сам Стефан Потоцкий. Вместе с Чарнецким и небольшим числом тех, кому посчастливилось выжить, он попал в плен.

В результате предшествовавших битве событий и в ходе нее отправленное против Богдана Хмельницкого 12-тысячное «коронное войско» перестало существовать. Об этом быстро стало известно всей Малороссии. Восстание обрело общую поддержку народа и заполыхало с огромной силой.

Победа у Желтых Вод ничего еще, конечно, не решала. Она лишь подала малороссийскому народу надежду на освобождение от польского гнета. Впереди были долгие годы войны с Речью Посполитой, были настойчивые просьбы к Московскому государю о принятии Малороссии под его державу, были колебания царя и бояр по поводу вступления в войну едва успевшего восстановиться от Смуты русского государства.

Но без этой победы не было бы и целого ряда других, хоть и чередовавшихся с неудачами, но все же позволивших Богдану Хмельницкому вместе со всем малороссийским казачеством и остальным народом в 1654 году на Раде в Переяславе присягнуть на верность единокровному и единоверному царю Московскому.

Почти три с половиной века судьбы русского и малороссийского народов были связаны воедино. И очень жаль, что новые правители Украины сделали все, чтобы превратить свою страну в плацдарм для удара по России. Чтобы избежать этого, Россия была вынуждена начать специальную военную операцию. Мы должны победить и победим, чего бы это нам ни стоило!