Служу Отечеству и вере православной
СВО давно перестала быть просто военной операцией. Сейчас это поле брани, на котором сошлись в борьбе Добро и Зло. Поэтому на всей линии боевого соприкосновения сложно найти подразделение, где бок о бок с бойцами не стоят священники, помогающие русскому воинству остановить Зло и развеять тьму. Они проводят церковные таинства, благословляют на бой, а иногда и сами, имея на вооружении лишь слово Божье, ведут подразделения в бой.
В отряде БАРС-16 тоже есть доброволец, который сменил военную форму на рясу и теперь помогает своим однополчанам силой русского православного креста. В беседе с корреспондентом «АС» священник рассказал, что побудило его стать добровольцем в начале СВО, что ему нравится на передовой, а также о чудесах, которые ему удалось увидеть в зоне боевых действий.
На вопрос, что его связывает с отрядом БАРС-16, молодой мужчина в рясе священника на секунду задумывается:
— Сложный вопрос. Вообще, связывает очень многое. Я пришел сюда изначально как простой боец, а потом так получилось, что в итоге остался здесь священнослужителем.
Позывной моего собеседника «Болик». Еще совсем недавно он был добровольцем отряда БАРС-16 «Кубань». Служба закончилась, но вот проститься с боевыми товарищами святой отец так и не смог. Сейчас он священнослужитель при отряде.
— БАРС-16 — это казачий отряд с очень горячей верой в бога, — объясняет батюшка. — Здесь служат люди с самоотверженным духом и горячими пылкими сердцами. Я говорю про весь отряд, и это относится к каждому из наших ребят. Естественно, мне самому все это очень близко. Не люблю полумер, в чем-то максималист. Когда смотрю на наших добровольцев, вижу таких боевых хулиганов, в хорошем смысле слова. И я рад, что могу быть одним из них.
Священнослужитель поясняет, что с бойцами-добровольцами БАРС-16 его единит очень многое. Это и дух, и общие взгляды на жизнь, и взгляды на нынешнюю ситуацию в мире. Признается, что прийти на службу его побудило осознание, что на фронте нужны люди любых профессий и навыков. Оно пришло к нему после беседы с одним из знакомых, который отслужил в зоне специальной военной операции.
— Ну, а раз так, почему бы и мне не пойти — задался я вопросом, — вспоминает мой собеседник. — Возможно, в тот момент это было не в полной мере обдуманное решение. Сейчас я готов себе в этом признаться. Но с уверенностью могу сказать: я рад, что его тогда принял.
На службу Божью мой собеседник пришел в 2017 году, а теперь, как признается он сам, служит не только Господу, но и Отечеству. Вспоминает, что когда вручали знак отряда, ему было сложно сказать, кому он служит.
— Обычно ребята говорят: «Служу Отечеству!», «Служу России», «Служу Отечеству, казачеству и вере православной»... И вот я задумался, как же мне ответить. Подсказало сердце. Выпалил как на духу: «Служу Господу, вере православной, Отечеству и казачеству!» Вот так у меня получилось. Убежден, что все эти вещи очень глубоко связаны друг с другом. Не просто так Русь святой называют. Поэтому для меня, в моем личном восприятии, они по сути означают одно и то же...
По церковным правилам священнослужителю нельзя проливать кровь, поэтому в непосредственных боевых задачах, связанных с уничтожением противника, святой отец участие не принимал. Но во всем остальном всегда старался быть с сослуживцами и всячески помогать.
— Сложно на передовой?
— По-разному, — вздыхает батюшка. — Бывает сложно, бывает радостно, бывает горько. Там по-всякому бывает. Но мне нравится то, что там нет полутонов, нет полумер. Либо да, либо нет. Либо свой, либо чужой. Ты либо радуешься, либо плачешь. Не бывает лицемерия, не бывает каких-то ужимок, масок. Как-то искренне все. Поэтому сказать, что на передовой сложно, я не могу, наверное, даже в чем-то это проще, чем здесь, на мирной территории.
На просьбу рассказать какой-то самый запомнившийся случай из боевой жизни батюшка признается, что таких случаев на книжку наберется. Но потом все же выбирает несколько.
— Это было в апреле этого года. Наши ребята собирались на ротацию. Вызывают меня по «радейке» (рация): «Батюшка, прибегай». Я собрался, примчался к ним, по диагонали, фактически через все наше расположение. Ну, слава богу, успел, добежал. Спрашиваю, что случилось, зачем зовете. Они объясняют, что собираются на линию соприкосновения и хотели бы помолиться.
Встали, молебен послужили, кто-то исповедовался, даже причастился, оружие освятили. У ребят прямо уверенность в глазах. Все как-то до этого волновались, переживали, весна эта вообще была достаточно сложная во многих отношениях. А тут смотрю, отхлынули от них плохие мысли.
Возвращаются где-то дней через десять-пятнадцать и бегут ко мне: «Смотри, батюшка, что покажем». И вот один из ребят достает из клапана рюкзака, а если кто-то не знает, клапан этот находится прямо за затылком, простую солдатскую жестяную кружку. Жесть обычная совсем, тоненькая. Все дно кружки дырявое, внутри горсть осколков. И представьте, ни один до затылка не долетел. Они меня спрашивают: «Батюшка, это мы как так помолились? Что там читали такого? Ведь осколок может и кевлар (бронезащита) прожечь, а тут тоненькую жестяную кружечку не смог».
Еще случай был. После молитвы ребята пошли на задачу, возвращаются и рассказывают: «Батюшка, мы забегали на позицию. Бежим, бежим, мины падают, мы видим, как они рядом ложатся, взрывы, и ни один осколок ни в кого не попал». Спрашивают меня, разве так бывает. Говорю: «Конечно, бывает».
Знаете, когда ты находишься в мирном месте, то редко видишь живое действие молитвы. Оно зачастую как-то потом, позже проявляется. Такие чудеса, когда только попросил и тебе сразу далось, редко встречаются. А вот на фронте ты это видишь сразу. Только попросил — вот тебе, пожалуйста, защита. Что-то случилось — вот тебе сразу ответ. И молитвы здесь получаются более горячими, от сердца идущими. А значит, и Господь на это отзывается намного ярче.
