«Именно эта секунда откладывается в твоей памяти навсегда»
О военных медиках, работающих в зоне СВО, рассказано и написано уже немало. Среди них отважные медсестры — хрупкие девушки, спасающие раненых бойцов, и хирурги, проводящие операции в бронежилетах, и реабилитологи, которые творят чудеса и ставят на ноги, казалось бы, безнадежных пациентов. Некоторым медикам приходилось бок о бок со штурмовиками брать Авдеевку, сдерживать контрнаступление ВСУ и выполнять еще множество несвойственных людям в белых халатах задач.
Особенность нелегкого труда военных медиков в том, что абсолютно каждая история о тех, кто оказался на операционном столе, уникальна и часто не похожа на то, что пишут в различных медицинских справочниках.
Корреспондент «Армейского стандарта» пообщалась с военным медиком и узнала, с какими ранениями чаще всего приходится сталкиваться в зоне СВО, какие моменты являются ключевыми для спасения жизни раненого, а также к чему невозможно привыкнуть на фронте.
Молодой хирург с позывным «Кохер», командир операционно-перевязочного взвода и начальник отделения отдельного медицинского батальона, рассказывает, что еще в начальной школе судьба была предопределена: будет учиться в Военно-медицинской академии имени Кирова в Санкт-Петербурге. Ключевую роль сыграла семья. По отцовской линии у «Кохера» все медики. Бабушка педиатр, завотделением в городской больнице, дедушка отоларинголог. А по материнской — почти все родственники военные. Вот и получился такой симбиоз.
С детства было понятно, что, когда вырастет, будет именно военным врачом. К поступлению в академию готовился основательно и, естественно, поступил.
Отучился шесть лет, после еще два года ординатуры на кафедре военно-полевой хирургии. Дальше — распределение в один из военных округов.
— Тогда еще я не знал, к чему все это, — признается врач. — Но когда началась специальная военная операция, уже понял, что именно это мое предназначение.
— Почему именно кафедра военно-полевой хирургии? — интересуюсь у собеседника.
— Это мультидисциплинарная кафедра. Здесь и торакальные хирурги, и абдоминальные хирурги, и нейрохирурги, лор-врачи, даже гинекологи есть. Огромный пласт занимает травматология. Мне показалось, что именно так можно было стать самым разносторонним врачом-хирургом. И, в принципе, я не прогадал.
— Когда узнали, что вам предстоит отправиться в зону боевых действий, какие мысли посещали? Страшно было?
— Поначалу, конечно, было небольшое смятение, волнение. Даже в большей степени не за себя, а за семью. Но это быстро прошло. Сейчас я уже полтора года нахожусь здесь, домой приезжаю только в отпуск на непродолжительное время. Родные тоже успокоились, поддерживают.
На вопрос, насколько сложно было, приехав в зону боевых действий, погрузиться в работу, «Кохер» отвечает, что разницы не почувствовал вообще. Спасать жизни людей это его профессия, и внешние факторы на это никак не влияют.
Единственное, что было необходимо, это наладить организацию оказания хирургической помощи. Многое шло вразрез с учебниками, оперировать приходилось в экстремальных условиях, характер ранений тоже был очень разный, отличный от того, что встречался в пору прежних вооруженных конфликтов.
— Специальная военная операция по характеру боевых действий — совсем не то, что Великая Отечественная война, Афганистан или Чечня, — поясняет врач. — Появились высокотехнологичные средства разведки, высокоточное оружие, дроны... Нужно было осознать, что даже в самом укрепленном сооружении ты все равно не защищен на сто процентов. Нужно было учиться грамотно действовать, оказывать помощь так, чтобы при этом как можно меньше было распространения информации о том, где мы находимся. Ведь медики — приоритетная цель для врага...
Военврач рассказывает, что чаще всего здесь, в зоне боевых действий, ему приходится сталкиваться с так называемыми сочетанными ранениями. Это когда повреждены сразу несколько органов и мест на теле человека. По характеру ранений превалируют осколочные. Но и тут есть свои нюансы.
— Например, был период, когда преобладали ранения от реактивных «хаймарсов», — поясняет «Кохер». — Там был один характер ран. Потом, когда противник получил на вооружение кассетные боеприпасы, мы столкнулись уже с ранениями другого характера. Сейчас преобладают ранения от дронов-камикадзе.
Были, по его словам, и очень тяжелые случаи. Как-то молодому хирургу с коллегами пришлось извлекать осколок из аорты бойца. Только благодаря четкой, слаженной работе хирургической бригады операция была проведена в максимально короткое время. Аорту ушили, жизнь человека была спасена. Сейчас пострадавший военнослужащий проходит реабилитацию.
— Ваше мнение как профессионала: какие основные правила должны быть соблюдены с момента получения ранения и до того, как человек попадает в руки специалистов?
— Выделить что-то одно, особенное, невозможно, — убежден медик. — Здесь важны совокупность качественно оказанной первой помощи и время, затраченное на эвакуацию. Если плохо или некачественно была оказана первая помощь, время эвакуации уже не играет роли, человек умрет от кровопотери.
Доврачебная помощь, как показала спецоперация, играет очень большую роль, поскольку даже наложение жгута на практике не такое простое действие. Недаром сейчас у нас активно развивается тактическая медицина, повсеместно открываются различные курсы оказания первой помощи, проходят выездные тренинги. Это те необходимые навыки, которыми должны обладать все, независимо от профессиональной деятельности и местонахождения. Поскольку и в мирное время с человеком может произойти трагедия.
В то же время, даже если доврачебная помощь была оказана хорошо, но пострадавшего привезли через сутки или, еще хуже, через несколько, то шансы на положительный исход тоже значительно снижаются. А в период активных боевых действий такое бывает. В моей практике, к сожалению, был случай, когда раненого смогли доставить с очень большим опозданием...
Несмотря на то что приоритетной задачей наших военных медиков, безусловно, являются спасение жизней и оказание помощи российским бойцам, зачастую им приходится лечить и украинских военнопленных. «Кохер» признается, что в такие моменты он видит перед собой в первую очередь человека, нуждающегося в помощи, а не врага.
— Вы ежедневно сталкиваетесь с человеческими страданиями, видите кровь и боль. К этому можно привыкнуть?
— У каждого по-своему. Лично я до сих пор не могу спокойно реагировать на ранения гражданских людей, особенно женщин и детей. В прошлом году, после обстрела противником одного из заведений общественного питания, в результате которого пострадало большое количество людей, нам пришлось оперировать двое суток подряд. Одна из операций длилась семь часов.
Видеть всех этих несчастных людей тяжело. Когда на операционный стол привозят военнослужащего, ты выключаешь лишние эмоции, которые отвлекают, и просто выполняешь свою работу. Руки сами все делают, алгоритмы налажены до автоматизма. Когда же перед тобой раненый ребенок, то эмоциональный компонент, пусть на долю секунды, все равно берет над тобой верх. И именно эта доля секунды откладывается в твоей памяти навсегда.
