Обещал не планировать послевоенную жизнь...
«Когда происходят такие вещи, рассуждать не принято». Эта цитата из советской книги о человеке, добровольно ушедшем на войну, стала квинтэссенцией позиции офицера-десантника Никиты Третьякова. Бывший военкор, журналист прошел фронт не только с блокнотом и камерой, но и с оружием в руках. Добровольно. Сознательно. Без иллюзий. Прошло почти три года с момента начала его военной службы. Он ушел добровольцем в тот самый сентябрь, когда мобилизация только начиналась. Ушел, зная, что ставка — жизнь.
С Никитой Третьяковым мы познакомились еще до начала спецоперации. Молодой, хорошо образованный, свободно разговаривающий на нескольких иностранных языках. На тот момент он занимал должность заместителя главного редактора информационного агентства Regnum. За творчеством Никиты я начала следить уже после начала СВО. Он, как и большинство российских журналистов, с первых дней освещал события на фронте. И делал это высокопрофессионально, местами резко, но главное — честно. Не раз говорил, что, если того потребует ситуация, он готов встать на защиту Родины с оружием в руках. Ситуация потребовала. Сентябрь 2022 года стал переломным моментом в жизни многих.
«Если твоя страна воюет и война угрожает самому ее существованию — ты должен взять в руки оружие», — убежден Никита.
Эта мысль — не цитата из агитационного плаката. Это его личная установка, которой он следует. Без пафоса, но с внутренней убежденностью. Та же, с какой в 1941 году инженер ленинградского оборонного завода — его прадед — отказался от брони и ушел добровольцем на фронт. И он был не один. Миллионы людей в первые месяцы Великой Отечественной сделали то же самое. Не потому что их призвали, а потому что «так надо».
Война без иллюзий
Никита в результате ранения потерял ногу. Вообще, у него было пять тяжелых ранений. Последние восемь месяцев провел в госпиталях и центрах протезирования. И тем не менее он пока не строит планов на мирную жизнь. И объясняет почему: «С 2022 года мы уже многократно ошибались в наших оценках будущего... Кататься на этих эмоциональных качелях — замиримся или нет, скоро или нескоро закончится СВО — бессмысленно»...
В этой фразе слышен и опыт, и усталость, и здравый смысл. Никита отрезает для себя возможность впасть в ожидание чуда. И сейчас, не смотря ни на что, он не считает возможным уходить со службы, пока его товарищи, с кем он делил место в окопах и землянках, продолжают оставаться в строю. Это слова не о воинском долге в духе лозунгов, а о человеческой солидарности.
«Моя фронтовая семья мобилизованных все еще продолжает служить — без перспектив, без сроков. Я не считаю для себя допустимым просто уйти», — говорит Никита.
Вернуться — не значит воевать «как раньше»
Сейчас военно-врачебной комиссией Никита признан «ограниченно годным». И теоретически мог бы уйти. Но намерен остаться. Вопрос — в каком качестве?
«Если получится, буду полезен в обслуживании техники, связи, радиоэлектроники. Если нет — может, обучением займусь. Главное быть полезным», — говорит он.
В этом решении отзвук опыта десятков тысяч бойцов Красной армии, которые после ранений, полученных в боях Великой Отечественной войны, переходили в учебные части; тех, кто, как знаменитый Алексей Маресьев, не просто возвращался на фронт после ампутации ног, а продолжал летать, обучал, мотивировал. История знает и другое: Павел Кукарин, командир батареи, потеряв обе ноги, остался в армии и в 1944-м командовал артиллерией дивизии. Эти примеры воодушевляют сегодня Никиту и других его боевых товарищей, оказавшихся в такой же ситуации.
Закон — не приговор
Сегодня государство дает травмированным возможность выбора. Категория «Д» — полная непригодность, когда воинская часть выступает инициатором увольнения военнослужащего ввиду невозможности исполнять им свои обязанности. Категория «В» — ограниченная годность: человек может остаться в строю, а может уйти сам.
«Формально есть выбор. По факту он моральный. Кто не успел освоить военную специальность до ранения, тому труднее вернуться. Но возможно», — поясняет Никита.
Офицер приводит примеры: знакомые бойцы, после тяжелых травм ставшие инструкторами по дронам, специалистами по электронике, связи. Эти люди достойны уважения. «Они выбрали не уход. Они выбрали остаться собой», — говорит он.
О журналистике и оправданиях
На вопрос, не кажется ли ему, что как журналист и волонтер он был бы полезнее на СВО, Никита отвечает жестко: «Когда человек начинает так рассуждать, часто это замаскированное малодушие. Самоубеждение. Попытка объяснить себе, почему не пошел туда, куда идти, возможно, должен был».
Он не обесценивает свою прежнюю профессию, но не меняет решений. Так же как и тысячи сотрудников ТАСС, «Правды», фронтовых киногрупп в 1941 году, которые поначалу работали «в тылу», но потом шли в окопы. Не потому что они перестали быть журналистами, а потому что хотели разделить судьбу своей страны.
После войны будет видно
«Я пообещал себе не планировать послевоенную жизнь. И считаю, это правильно», — отвечает Никита на мой вопрос о планах на послевоенное будущее.
Почему? Потому что, по его словам, каждый план «на потом» создает опасную иллюзию: будто это «потом» наступит скоро. А оно все откладывается и откладывается. И человек начинает впадать в депрессию.
«С 2022 года, — говорит Никита, — мы уже многократно ошибались в наших оценках будущего. Многим казалось, что после мобилизации будет какое-то стремительное наступление, которое окажется решающим и приведет к победе, положив конец этому конфликту. Многие были уверены — и это был такой повальный слух среди мобилизованных, — что мобилизация обязательно должна закончиться через год после ее начала, то есть в сентябре 2023 года.
Как мы знаем, этого тоже не произошло. Летом 2024 года, перед вторжением ВСУ в Курскую область, шли какие-то очередные поползновения в сторону международного урегулирования данного конфликта, и некоторым снова казалось, что вот-вот все закончится.
Сейчас политический фон также заставляет многих думать о том, что мы на пороге финала. Есть и такие (я говорю про находящихся в тылу — в Москве, Петербурге и других крупных городах), кто вообще думает, что все уже закончилось. Поэтому, если человек создает для себя какой-то план жизни после войны, он неизбежно начинает надеяться на то, что вот-вот этот план можно будет начать реализовывать, и он неизбежно попадает на эти огромные эмоциональные качели. Замиримся — не замиримся, вот когда уже, вот сколько продлится война и так далее. Ничего хорошего, на мой взгляд, в этом нет.
Кататься на этих качелях не нужно. Нужно выполнять свою работу, приносить пользу на том месте, где ты оказался. В моем случае реабилитироваться настолько, насколько это возможно за имеющееся у меня время, чтобы по возвращении на службу я мог не уступать своим, так сказать, более здоровым сослуживцам. Поэтому у меня нет плана, что буду делать после войны, но я планирую его создать тогда, когда война закончится.
Когда ты живешь будущим, ты попадаешь на эмоциональные качели. Я не хочу. Я живу настоящим. Моя задача сейчас вернуться в строй», — говорит мой собеседник.
Главный выбор, он всегда внутренний. И Никита сделал ставку на то, что считает правильным. Без попытки «нравоучать» или оправдываться. Он — солдат. Но не только. Он человек, у которого есть право на сомнение, боль, страх. Но вместо них он выбрал действие.
Так же, как это делали миллионы других, на других войнах, в другие эпохи. И поэтому история Никиты Третьякова — это не про мобилизацию. Она про нравственный выбор, который каждый делает для себя самостоятельно.
