Академик Арбатов: «Люди утратили страх перед ядерной войной»

В последние годы российско-американские отношения зашли в тупик. Самое опасное, что практически прекратились контакты в такой чувствительной сфере, как контроль над ядерным оружием и сокращение стратегических вооружений. Чем опасно это состояние? Какие угрозы миру несет? Об этом «Армейскому стандарту» рассказал заместитель председателя оргкомитета Международного Люксембургского форума за предотвращение ядерной катастрофы, руководитель Центра международной безопасности Национального исследовательского института мировой экономики и международных отношений имени Е.М.Примакова (ИМЭМО РАН) академик РАН Алексей Арбатов.

«Банализация» всей темы ядерного оружия мне представляется очень и очень опасной»

— Алексей Георгиевич, о ядерном оружии стали говорить как о некоей обыденной вещи. Такое впечатление, что все уже свыклись с мыслью о его постоянном присутствии и не чувствуют опасности. На самом деле опасность никуда не делась. Зато привыкание может ведь увеличить риск возникновения ядерной войны. Что вы об этом думаете?

— Это очень тревожная тенденция современности — то, что и политические лидеры и общественное мнение утратили страх перед ядерной войной. Когда что-то на официальном уровне по этому поводу говорится, практических выводов не делается. То есть, например, не возобновляются переговоры по ограничению ядерных вооружений. Раньше переговоры по ограничению, сокращению стратегических наступательных вооружений, по нераспространению оружия массового поражения рассматривались как главное направление усилий по предотвращению ядерной войны.

Конечно, международные кризисы возникают независимо от ядерных арсеналов. Но без контроля над ядерным оружием, как показал исторический опыт, каждый кризис подводит к грани ядерной войны, если в него вовлечены великие державы. Когда есть контроль над ядерным оружием — действующие соглашения, переговоры о новых соглашениях, — то кризис не подводит к этой грани. А бывало и такое, что само ядерное оружие создавало кризисы. Достаточно вспомнить Карибский кризис 1962 года. Поэтому сейчас эта тенденция не может не беспокоить.

Ядерное оружие перестало восприниматься как угроза выживанию цивилизации. На него смотрят как на фишки в какой-то большой игре, пробе сил, стремлении утвердить свое превосходство и возможности надавить на противника. С другой стороны, повторюсь, переговоры по контролю над ядерным оружием не рассматриваются как один из главных способов обеспечить выживание нашей цивилизации. Это опять-таки просто фишка в какой-то большой политической игре. Один из вопросов наряду с санкциями, кризисами, которые можно решать так, а можно по-другому. «Банализация» всей темы ядерного оружия мне представляется очень и очень опасной.

Ныне политические лидеры и общественность — это в основном люди, которые не помнят «холодной войны». И уж почти никто из них не помнит Второй Мировой войны, когда ядерное оружие было применено в Хиросиме и Нагасаки. Таких уже почти не осталось. Но даже те, кто хорошо помнит «холодную войну» и гонку вооружений, которая велась беспрецедентными темпами и приводила к опаснейшим кризисам, даже они редко говорят о тех ужасных угрозах для человечества от ядерной катастрофы.

После небывалого периода напряженности и существенного сокращения ядерного оружия сейчас мы вступили в новый период. И амнезия такого рода мне кажется очень опасной.

— Военные и в России и в США по-прежнему планируют нанесение ядерных ударов. Количество ядерных носителей и боезарядов, конечно, сократилось. Еще относительно недавно, у США и России было по шесть тысяч ядерных боезарядов. Действующий Договор СНВ-3 ограничивает у каждой из сторон число ядерных зарядов до 1550 боезарядов. Но вряд ли это существенно снизило возможный ущерб от термоядерной атаки. Речь ведь все равно будет идти о десятках миллионов жертв?

— Пока у нас ядерного оружия достаточно много. Количество потерь, то есть возможных жертв, даже больше зависит не от количества ядерного оружия, а от того, куда оно нацелено. Если оно нацелено на большие административно-промышленные центры, то потери будут колоссальные. Если нацелено на другие объекты, жертв может быть поменьше, но вторичные последствия будут очень велики.

Вот, например, в конце 50-х — начале 60-х годов, по подсчетам американского стратегического авиационного командования, ядерная война должна была принести только прямых потерь, то есть от факторов поражения ядерного оружия и от радиоактивных осадков, порядка 700 миллионов человек. В то время это была четверть населения Земли. И это не говоря уже обо всех вторичных факторах, связанных с ядерной зимой, голодом, эпидемиями, с разрушением цивилизационной инфраструктуры…

Сейчас и мегатоннаж сократился, и количество носителей, причем значительно — это великое достижение последней четверти прошлого века. Но все равно ядерного оружия на планете остается еще много. И если бы, не дай Бог, случилась ядерная война между великими державами, то все равно непосредственные потери исчислялись бы десятками и даже сотнями миллионов человек. И разрушено было бы все, что построено на Земле за последнюю тысячу лет.

«Договориться мешает политика. В первую очередь США»

— Недавно Владимир Путин объявил о том, что Россия разрабатывает целый класс новых вооружений. В том числе ядерных носителей. Новое вооружение не сломает существующий ныне механизм контроля? К примеру, крылатая ракета неограниченной дальности. Мы ведем учет по Договору СНВ-3, где говорится о количестве межконтинентальных баллистических ракет (МБР), а тут появляется совсем новый носитель, который не оговаривается еще никакими договорами? Есть ли угроза нарушения механизма ядерного контроля, который и так уже давно на ладан дышит?

— Вы правы, он дышит на ладан. Многие направления переживают состояние стагнации. Другие разваливаются прямо на ходу, как, например, Договор по ракетам средней и меньшей дальности — РСМД.

То, о чем Путин объявил в Послании Федеральному собранию, нельзя оценивать скопом. Вот межконтинентальная стратегическая крылатая ракета с атомной энергетической установкой и ядерным зарядом. Она пока еще только в стадии разработки и испытаний. Она еще не развернута. Никакие из существующих договоров такую систему не ограничивают просто потому, что ее раньше не было. Были крылатые ракеты средней дальности или авиационного базирования. Они все тем или иным способом на протяжении последних десятилетий включались в договор и ограничивались. Прямо или косвенно. Косвенно — через носители, то есть тяжелые бомбардировщики, как в текущем Договоре СНВ-3. А напрямую — через подсчет этих ракет, как в предыдущих договорах СНВ-1, СНВ-2.

«Сармат», о котором тоже сказал президент, — это новая тяжелая МБР. Такие ракеты у нас уже более 40 лет стоят на вооружении — с конца 60-х годов. Сначала моноблочные, потом появились с разделяющимися головными частями. То есть если это просто ракета, которая несет много боеголовок, то она подпадает элементарно, как и нынешние ракеты, которые мы называем «Воевода», а американцы — «Сатана» (ракетный комплекс РС-20В, по западной классификации SS-18), под действующие договоры. Если это ракеты, которые будут оснащены новой головной частью, допустим, гиперзвуковым планирующим блоком, тогда либо в текущем договоре специальная комиссия должна обсудить, подпадает этот комплекс под действующее соглашение или нет. Либо в следующем договоре, если мы о нем начнем переговоры, она должна быть, конечно, предметом обсуждения.

В принципе, и американцы такие же системы делают. Так что в интересах России было бы включить их в договор. Просто дать им определение, что сейчас баллистическая ракета определяется как средство доставки оружия, большая часть пути которого пролегает по баллистической траектории. У новых гиперзвуковых систем баллистическим является только начальный участок траектории. Скорее, это только отрезок траектории — разгон. А потом они переходят фактически в аэродинамический режим. И в стратосфере летят на гиперзвуковой скорости, как гиперзвуковой самолет. В известном смысле словно крылатая ракета. Хотя крылатые ракеты сами по себе в новом договоре, который мы сейчас имеем, никак не ограничены. Наземные запрещены Договором РСМД, морские никак не ограничены, а воздушные ограничены косвенно через количество бомбардировщиков.

Поэтому это должно стать предметом переговоров. И когда Путина спросила журналистка из NBC, он сказал: да, мы готовы, когда дойдет срок до этих тем оружия, если они поступают на вооружение, вести о них переговоры. И носители и боезаряды готовы дальше сокращать.

— Как вы оцениваете шансы продления в 2021 году Договора СНВ-3?

— В экспертном сообществе по этому поводу возникли большие споры. Я не вижу никаких препятствий для того, чтобы начать переговоры о следующем договоре. Продление у нас всегда останется. Если мы не сможем ни до чего договориться за две недели до истечения срока весной 2021 года, мы сможем продлить текущий договор один раз на пять лет. Но у нас три года остается, это очень большой срок, при желании можно договориться.

Вот о нынешнем Договоре СНВ договорились за год. А у нас — целых три. Что мешает? Мешает политика. И внешняя, и внутренняя. Внутренняя — в первую очередь США. Она не благоприятствует. Внешняя тоже не благоприятствует. То есть это вопрос политических приоритетов и политической воли государственных деятелей. Если они готовы пойти против течения внутри своей страны, если готовы отложить другие спорные вопросы и заняться приоритетным, то ничто другое не мешает сесть и договориться.

У нас в прошлом никакой идиллии в отношениях тоже никогда не было. Можно привести длинный перечень договоров, которые подписывались в очень сложных политических условиях. Начать, скажем, с Договора ОСВ-1 1972 года и Договора по ПРО. Их подписали во время ковровых бомбардировок Вьетнама, где погибли советские граждане. И тем не менее решились провести саммит в Москве и подписали исторические договоры, с которых начался 50-летний исторический процесс ядерного разоружения. Всего было подписано 9 крупнейших договоров, в результате которых ядерные арсеналы сократились в 7 раз по количеству боезарядов и в 30 раз по мегатоннажу. Это огромный успех.

И подобных примеров было много. Возьмите Договор по стратегическим наступательным потенциалам. 2002-й год. Сразу после бомбардировок Югославии, после ее фактического расчленения и отделения Косова, которое тогда уже очевидно ожидалось. И тем не менее стороны пошли на его подписание.

Или возьмите соглашение с Ираном. Совместный всеобъемлющий план действий. Это, между прочим, 2015 год — уже была Украина, Крым, Донбасс, уже были объявлены санкции, напряженность зашкаливала… И все же подписали. Потому что понимали: важно. Значит, могут, когда хотят?

Поэтому и сейчас это вопрос не времени, а вопрос желания. Если оно есть в плане договоренности с обеих сторон, то за три года новый договор в области стратегических вооружений можно спокойно сделать. Если такого политического желания с обеих сторон не будет, то продлевай — не продлевай, ничего не выйдет. Нам и пять лет этих ничего не дадут. Только хуже ситуация станет. Если так вот колебаться все время по воле «политических ветров» в ту или иную сторону, то и через пять лет ничего не будет. И мы окажемся в неограниченной гонке ядерных

вооружений, которая прямо ведет к ядерной войне.

«Мы постепенно перейдем к уменьшению риска»

— Риск ядерной войны между Россией и США увеличивается?

— Если вы говорите о динамике, то со времен Карибского кризиса сейчас он выше, чем когда бы то ни было. Не говоря уже о времени после окончания времен «холодной войны». То есть конец 1980-х — начало 1990-х годов. Сейчас риск относительно выше, чем в любое время после 1962 года, после Карибского кризиса. Как обстоит дело в настоящую минуту, после уникальной встречи лидеров США и КНДР? Мне кажется, он не увеличивается. Если совсем недавно он непрерывно возрастал, то сейчас наступила некоторая пауза. Такое неустойчивое состояние, неопределенное, подвешенное. И я очень надеюсь, что от этого состояния мы постепенно перейдем к уменьшению риска. Во всяком случае, Россия, отстаивая свою правоту и по Крыму, и по Донбассу, вместе с тем предлагает начать совместные переговоры и совместные усилия для прекращения этой «холодной войны».