Валерий Востротин: «В Афгане никакие начальники тебе не нашептывали, что делать»

27 декабря в календаре российских спецслужб — дата особая. 39 лет назад в этот день состоялся известный штурм дворца Амина, резиденции афганского лидера. Все участники той операции «Шторм-333» десятилетиями были засекречены. Некоторые факты не разглашаются до сих пор. Однако «Армейскому стандарту» повезло: во время командировки с членами Общественного совета при Минобороны корреспонденту «АС» удалось побеседовать с Героем Советского Союза генерал-полковником Валерием Востротиным, одним из участников того самого штурма, который положил начало десятилетней афганской войне.

«Мне очень хотелось быть военным»

— Валерий Александрович, сегодня вы генерал-полковник и Герой. Когда начинали военную карьеру, думали, что так получится?

— Наверное, нет. Мне просто очень хотелось быть военным. Тогда все мои друзья и знакомые «болели» такой мечтой. Тогда многие сверстники хотели стать или космонавтами, или офицерами. Конечно, обязательно с геройскими наградами! Мы ведь поколение, чьи родители участвовали в Великой Отечественной. Мой отец, например, был фронтовиком, пусть и не кадровым военным. Брал Кенигсберг, позже воевал на Дальнем Востоке с Квантунской армией. Правда, после войны выбрал мирную профессию водителя. Отец редко, но все-таки рассказывал про войну, и как-то запало все это в мою детскую душу. Еще одна причина, почему я выбрал именно путь военного, — мы все детство провели в играх про войну. «Войнушка» всегда была нашим детским занятием, где бы мы ни были.

— Это неудивительно. Даже ребятня 90-х с удовольствием гоняла за «русских» против «немцев».

— Верно, но это было просто массовым явлением. И это так сильно на нас влияло, что непременно аукнулось уже перед окончанием школы — сразу полкласса собралось в военные училища. А я уже с первого класса знал, кем стану. Помню, еще во втором классе написал письмо начальнику Свердловского суворовского училища с просьбой после школы зачислить меня в ряды воспитанников. И мне пришел ответ! Сам начальник училища, генерал-майор Степан Самаркин, в письме объяснял мне условия поступления. А я расстроился от его строчек: ведь меня могли зачислить лишь после восьмого класса…

— Надо было еще целых шесть долгих лет ждать!

— Так точно. Ждать было бы невыносимо, и я выстроил себе план — усиленно заниматься по предметам, которые пригодятся при поступлении. Помню, как зубрил русский язык, математику и английский. Ну и физподготовкой занимался, естественно. На выходе получилось, что и время быстро пролетело, и подготовился к вступительным экзаменам я очень хорошо.

Думаю, это были первые испытания моей организованности, первые ее проявления. Со мной тогда хотели поступать еще два моих одноклассника, но ничего для поступления не делали, вместо подготовки гуляли, развлекались.

Понятно, что экзамены провалили. Правда, один, Сергей, со второй попытки все же надел курсантскую гимнастерку — был зачислен в Благовещенское училище. Что касается меня, то в Суворовском я учился только на «отлично».

— А почему выбрали Воздушно-десантные войска? Ведь тогда покорившего всех мальчишек фильма «В зоне особого внимания» еще не было…

— В Суворовских и Нахимовских училищах ежегодно проводится опрос воспитанников: где бы вы хотели служить? Признаюсь, за три суворовских года я несколько раз менял выбор. Одна из причин — мнение окружающих. Тогда больше половины хотели стать летчиками, которые будут зачислены в отряд космонавтов. Треть курса рвалась в разведчики, остальные хотели продолжить семейные офицерские династии. Например, дед или отец был артиллеристом — пойду в артиллерию, служил отец танкистом — буду служить на «броне». Впрочем, к концу обучения все выровнялось. Основная масса, как и предполагалось изначально, пошла в общевойсковые училища. Большинство — в лучшее общевойсковое училище тех лет, в Омское.

— Ну а вы?

— За годы учебы у меня появилась и стала крепнуть мечта стать летчиком. Я даже прошел уже медицинскую комиссию. Готовился к вступительным экзаменам. В те годы в военные училища выпускники-суворовцы зачислялись автоматом, а в летные и военно-морские надо было сдавать экзамены. Но я этого не боялся. И тут... я влюбился, тем же выпускным летом! В общем, экзамены в летное я пропустил, успел только на воздушно-десантный факультет. Так я и попал в десантуру.

— Все равно профессия, связанная с небом, с полетами...

— Так у нас по этому поводу даже шутка особая существует: «Десантники — это неудавшиеся летчики». Если серьезно, то ни секунды не жалел, что вышло именно так.

«Афган — лучшие офицерские годы»

— Вы получили звание Героя в Афганистане. Что эта война значит для вас?

— Я считаю, что эта страница в истории нашей страны, особенно для тех, кто там воевал, — непременно героическая. Спросите любого ветерана-афганца — и вам никто не скажет, что все это было зря. Даже раненый, даже инвалид, я уверен, скажет, что это были лучшие годы его жизни! Я и сам так говорю! Я «от» и «до» прошел весь Афган — повоевал там везде. И это были лучшие мои офицерские годы: никто, никакие проверяющие к тебе не лезут. Никакие большие начальники не нашептывают тебе, как быть, что делать. Сам принимаешь решения по обстановке. Поэтому и коллективы воинские были хорошие, и дружба настоящая. Одно дело — дружба в казарме, на учениях, и совсем другое — на войне. Она там только крепнет.

Хорошо помню, как после прилета в Афганистан прошло всего четыре дня. Мы, молодые бойцы, еще освоиться толком-то не успели, а уже были сплоченной, дружной командой. Когда выполняешь боевые задачи, особенно если все прошло успешно, возвращаешься с победой. От этого коллектив становится еще крепче.

— Как начиналась ваша афганская история? Вы пошли добровольцем?

— Да, я как кадровый офицер мог выбирать. Это солдату-срочнику нереально было туда по своей воле отправиться. И то, что сегодня говорят, что та война была не популярна, — ерунда! Письма с просьбой отправить в Афганистан солдаты писали стопками! Я был в Афганистане дважды. Еще в 1979-м прибыл туда командиром роты. Это, кстати, была та самая девятая рота, про которую Бондарчук-младший позже снял кино. Дослужился до комбата. Потом командовал полком в Кишиневе, параллельно учился в академии. Вот там, помню, в полку у меня стол был забит рапортами от солдат с просьбой отправить в Афганистан.

— Помните свое боевое крещение?

— Это участие в штурме дворца Амина в декабре 1979-го. Великолепно проведенная операция. До сих пор удивляюсь: как мы смогли сделать все так грамотно, ведь до нас никто и никогда этого не делал.

— И вы в ней лично участвовали?

— Да, как командир девятой роты.

— Любая война — это не только героизм, но и боль от потери товарищей. Это помнится?

— Да, на всю жизнь. Помню первого нашего погибшего. Это был ефрейтор Калмагамбетов, казах. Он погиб как раз во время штурма дворца Амина. Он был из так называемого мусульманского батальона, в который меня временно ввели на две недели. Наша задача тогда была — обеспечить работу и прикрыть основную группу штурма.

И последнюю потерю на той войне помню. Это было в 1989 году. Погиб рядовой Лихович. Тогда с эвакуацией были большие проблемы: все схемы транспортировки нарушены, завершался вывод войск из Афгана… И я пошел на хитрость — отвез его до самой границы, и 10 февраля, ночью, передал через посты в местный морг. Что тут скажешь? Потери всегда печальны, особенно большие. Когда речь о потерях идет, сразу вспоминается бой девятой роты на высоте «3234». Перед этим я как раз Звезду Героя получил.

— Расскажите подробнее, как это было.

— Это было в мае 1987-го. Мы обеспечивали замену личного состава Афганской национальной армии на границе с Пакистаном. Там есть такая географическая особенность — район около пакистанского города Парачинар раскинут по дну ущелья. Здесь всегда стоял самый сильный гарнизон. Его-то мы и меняли — выходили на госграницу, блокировали ее. В это время афганское командование меняло личный состав, пополняло боеприпасы, достраивало какие-то укрепления, заменяло оружие и технику. Такая ротация занимала обычно недели две. И все это время мы стояли и прикрывали их. После мы снимались и уходили, а они несли службу вместе с нашими советниками в течение года, до следующей смены.

Личный состав моего полка эту задачу выполнял уже в предыдущем году. Все прошло отлично. И на этот раз решили сделать все как тогда: где в прошлый раз стояли первый батальон, туда его и поставили, также и второй, и третий… Но за год ситуация в ущелье сильно изменилась! На южных склонах душманы организовали школу диверсантов из иорданских добровольцев. Все темнокожие, однообразно одетые — куртки, ботинки. Как потом уже доложил нам разведотдел, их набирали из уголовников. И вот мы нарвались на них…

— Был бой?

— Не то слово! Только представьте: четыре дня подряд девятая рота и разведрота полка вели бой врукопашную! Верхушки у гор там голые, а ниже по склонам лес погуще нашей тайги. Погибло тогда шесть человек из моих… по тогдашним меркам это ЧП! Ну и начали меня строить. Разбираться в ситуации приезжал лично командующий 40-й армией генерал Виктор Дубынин. И оказалось, что мы там душманов положили человек пятьсот. В общем, разобрались, командование признало бой героическим, меня представили к награде. Мои наградные документы где-то год блуждали. И пришли как раз в тот момент, когда начался тот знаменитый бой девятой роты на высоте «3234». Это было 6 января.

— Сейчас многие наше участие в сирийском конфликте воспринимают как второй Афган. А у вас есть такое ощущение?

— Признаюсь, когда я прилетал в начальный период в Сирию, у меня было состояние дежа вю: та же широта, та же жара, та же аэродромная архитектура, те же проблемы, как тогда в 1979-м и 1980-м… Это касается, скорее, не наших войск, а союзников. Что там в Афгане, что тут в Сирии — они были очень ненадежные. Однако через какое-то время ситуация изменилась к лучшему. Прежде всего, за счет лучшего технического оснащения: новые самолеты, радары, беспилотники. Теперь и сирийская армия возмужала, у наших советников подучилась.

«Героев надо воспитывать»

— Можете подробно рассказать о своей нынешней деятельности? Чем заняты?

— У меня сейчас одно, но очень важное дело — общественная работа. Почти сразу, как я отработал в Госдуме и стал простым военным пенсионером, мне предложили возглавить общественную организацию «Союз десантников России» и московское отделение «Боевого братства». Позже вошел в Общественный совет при Министерстве обороны. Возглавляю в ней комиссию по военно-патриотическому воспитанию военнослужащих и сохранению традиций. Так что наслаждаться пенсионным отдыхом мне не приходится.

— Что для вас в приоритете сегодня?

— Одна из важных моих задач — помощь ветеранам. В государстве существует система психологической, медицинской, материальной помощи ветеранам и инвалидам, но все равно она всех не охватывает. Задача ветеранских организаций — прикрывать эту нишу. Где брать средства? Для этого и создаются различные фонды. Очень сильно нам помогает фонд «Память поколений», возглавляемый Валентиной Терешковой. Организация «Красная гвоздика» есть. Брат-близнец на Западе — «Красные маки». Правда, в последнее время ее сильно политизировали…

— Сколько человек ваше ветеранское движение объединяет?

— На всю Россию — где-то тысяч пятьдесят. Мы уже 180 человек пролечили, причем операции денежноемкие, — это протезирование, покупка инвалидных колясок, дорогостоящие операции на сердце. Получаем гранты, но тут в основном по направлениям работы с детьми. И уже третий год, решением фракции «Единая Россия» в Государственной думе, в порядке эксперимента выделяются средства четырем организациям — это «Боевое братство», «Союз десантников России», «Российский союз ветеранов Афганистана» и «Российская ассоциация героев». Два года мы получали по 40 миллионов, на эти деньги нам удавалось снизить цены на путевки в санатории. Это дало возможность поправить здоровье вдовам и детям погибших. В этом году нам уже должны выделить 52 миллиона. Значит, эксперимент удался, в нас верят.

Второе направление — это работа с детьми. Там тоже ворох задач. Ребята с удовольствием занимаются, смена подрастает достойная. Вот такая у меня сегодня работа. Ведь будущих героев России надо растить, воспитывать, сами они не появятся.