Черноморский дрейф экипажа бомбардировщика

Многие героические события первых дней Великой Отечественной до сих пор остаются почти никому не известными. В жестокой «мясорубке» внезапно начавшихся боевых действий зачастую было не до того, чтобы подробно записывать истории подвигов, совершенных советскими воинами. А подвиги порой были совершенно уникальными, не имевшими аналогов в военной истории. Об одном из них «Армейский стандарт» расскажет на основе воспоминаний сына участника трагических и героических событий лета 1941 года. Удачная бомбардировка вражеской базы, немецкий истребитель, который удалось сбить ценой разрушения собственного самолета, и более четырех суток, проведенных в открытом море на утлой спасательной лодчонке. Это подробности той удивительной истории.

— Мой отец, Василий Иванович Юр, начало войны встретил командиром дальнего бомбардировщика ДБ-3, входившего в состав 63-й авиабригады ВВС Черноморского флота, — рассказал Владимир Васильевич Юр. — Днем 22 июня 1941 года командование бригады получило приказ наркома ВМФ подвергнуть бомбардировке морскую базу противника — румынский порт Констанца. В числе боевых машин, участвовавших в этой операции, был и бомбардировщик из 2-го минно-торпедного авиаполка, который вел летчик Юр. Впоследствии отец рассказывал мне о своем боевом крещении. Кроме того, уже после его смерти, довелось встречаться со штурманом экипажа Израилем Левинсоном, который поделился своими воспоминаниями. Благодаря этому мне известны подробности удивительной эпопеи летчиков.

Их эскадрилья взлетела 23 июня в 7 утра с аэродрома Владиславовка на Керченском полуострове. Задание — ударить по складам горючего и немецким кораблям, стоящим на рейде Констанцы. ДБ-3 лейтенанта Юра с №3 на хвосте шел правым замыкающим в правом звене.

Шли над морем. На подходе к цели попали под огонь зениток, защищавших базу и корабли. Заходить на боевой курс нашим летчикам пришлось в окружении рвущихся вокруг снарядов. Но вдруг обстрел с земли прекратился. Командир экипажа и штурман не сразу поняли, что это значит. Подсказка пришла от стрелка-радиста Кузнецова, сидевшего в хвостовой части самолета: «Под нами истребители!»

Немецкие «мессеры» открыли яростную стрельбу из пулеметов, однако, несмотря на появившиеся в фюзеляже и крыльях пробоины, ДБ-3 Василия Юра все-таки вышел на ударную позицию и обрушил тонну фугасных бомб на площадку, где стояли огромные резервуары с горючим.

Теперь предстояла непростая задача — отбиваясь от атак неприятеля и пролетев над всем Черным морем, вернуться к крымским берегам. Крайнему в строю эскадрильи бомбардировщику это сделать оказалось куда сложнее, чем другим: именно к неприкрытому с фланга самолету Юра устремились несколько «мессершмиттов». Один из них сделал неосторожный маневр и выскочил на вертикальном вираже прямо перед «тройкой». Левинсон, воспользовавшись удачным шансом, дал длинную очередь из носового пулемета. Вражеский истребитель был сбит.

Это лишь раззадорило экипажи других «мессеров». Они не хотели упускать добычу. Между тем другие бомбардировщики нашей эскадрильи уходили все дальше вперед, и уже поврежденному неприятелем ДБ лейтенанта Юра пришлось продолжать полет над морскими просторами в сопровождении немецких истребителей, от которых не было возможности оторваться.

Ситуацию осложняла техническая особенность самолета, которым управлял Юр. Это был ДБ-3 ранней конструкции. Еще в ходе финской войны у таких машин обнаружилось уязвимое место: «мертвая зона» снизу со стороны хвоста. Неприятельский истребитель, зайдя в этот сектор, мог не бояться попасть под огонь бортстрелка, которому мешало хвостовое оперение собственного бомбардировщика. Чтобы исправить ситуацию и ликвидировать «мертвую зону», конструкторы предложили снабдить бомбардировщик еще одним пулеметом, расположенным в отдельной установке, которую монтировали под «брюхом». Однако к лету 1941-го часть ДБ так и осталась без дополнительной огневой защиты. В числе таких оказалась и «тройка» лейтенанта Юра.

Опытные немецкие летчики сразу поняли, что этот бомбардировщик снизу не имеет пулеметной установки, и постарались воспользоваться столь удачным обстоятельством. Их пули повредили правый элерон, разбили приборную доску, потом оказался выведен из строя левый мотор.

Один из «мессершмиттов» решил добить сильно поврежденный советский бомбардировщик. Он нагнал самолет Юра сзади и, оказавшись в его «мертвой зоне», приблизился на расстояние нескольких метров от хвостовых рулей «тройки». Стрелок-радист Кузнецов на такой дистанции прекрасно видел лицо гитлеровского аса. Тот не спешил нажимать на гашетку пулемета, видимо, наслаждаясь видом агонизирующего противника. Заметив обращенный на него взгляд советского стрелка, фашист ухмыльнулся и издевательски показал опущенный вниз большой палец руки: мол, тебе дорога в море!

Кузнецов по внутренней связи сообщил о наглом поведении немца командиру: «Этот гад смеется над нами!» И вдруг услышал в шлемофоне приказ лейтенанта: «Сбивай его!» «Но ведь наши рули мешают! Я же их своей очередью размочалю!..» «Теперь уже все равно. Сбивай!» И Кузнецов ударил по вражескому самолету, прошивая пулями хвостовое оперение собственного бомбардировщика. Столь отчаянного поступка фашист от русских не ожидал. Штурман слышал в наушниках восторженный крик стрелка-радиста: «Он горит! Падает!» Ответом было командирское: «Молодец!»

Но их разбитый ДБ-3 быстро терял высоту и наконец, подняв облако брызг, врезался в воду.

За те несколько минут, пока крылатая машина еще оставалась на поверхности, летчики успели надеть спасательные пояса и выбраться наружу, прихватив с собой упаковку с надувной лодкой. Теперь уцелевшим в воздушном бою предстояло бороться за свою жизнь с морем.

Надуть аварийно-спасательную лодку ЛАС-3, барахтаясь в неспокойной воде, оказалось трудной задачей. Левинсон вспоминал: «Волны все время перекатывались через нас. До темноты мы надували лодку ртом...». Когда мучения со спасательным суденышком завершились, все трое летчиков забрались в него. Теперь предстояло плыть в сторону своих берегов. Но даже пары маленьких весел в аварийной упаковке почему-то не оказалось. Пришлось грести руками.

Штурман определился с направлением по звездам на ночном небе, но от заветного крымского берега «надувнушку» отделяли многие десятки километров. Впрочем, летчики не отчаивались. Они боролись за свою жизнь, пытаясь использовать даже ничтожно малый шанс на спасение. Их могли, например, заметить со случайно пролетающего советского самолета.

Плавание лодочки с тремя членами экипажа сбитого бомбардировщика продолжалось сутки, вторые... У Юра, Левинсона и Кузнецова не оказалось с собой вообще никаких припасов. Особенно страшно было отсутствие питья.

«Как вспоминал отец, когда жажда становилась невыносимой, делали несколько глотков забортной соленой воды. И вслед за тем организм, измученный в условиях постоянной качки морской болезнью, «выворачивало наизнанку». После таких мучительных «процедур» они снова начинали грести, чтобы еще хоть на несколько метров приблизиться к цели... Все тело щемило от соленой воды. Губы и десны вздулись до того, что невозможно было разговаривать. Так прошла еще одна ночь...».

Утром на третьи сутки их дрейфа в небе впереди вдруг появилось темное пятнышко. Оно быстро росло, и стало ясно: летит самолет. Раз он держит курс со стороны советских берегов, значит свой? А вдруг неприятельский?

Юр решил не рисковать и приказал покинуть лодку. Летчики спустились в воду, держась за спасательные веревки, опоясывающие суденышко, и оставив над поверхностью лишь головы. Надежда была, что тень лодки их спрячет от наблюдателей сверху. Такая предусмотрительность оказалась не напрасной: на крыльях самолета стали видны черные кресты, — «Юнкерс» возвращался с бомбежки. Его экипаж и вообразить не мог, что здесь, посреди морских просторов борются за жизнь советские летчики, поэтому немцы не стали расстреливать из пулемета «надувнушку».

На смену смертельной угрозе пришла удача: подул попутный ветер. У Юра и его товарищей возникла идея попробовать идти под парусом, используя для такой цели парашют, спасенный из самолета.

Штурман Левинсон вспоминал: «Мы закрепили подвесную систему парашюта на носу лодки и выбросили мокрый купол на ветер. Подтягивая и перебирая все время верхние стропы, нам удавалось удерживать купол над водой... Лодка понеслась вперед с завидной скоростью...».

Увы, такая гонка оказалась недолгой. Уже утром следующего дня ветер изменился, и перестал тянуть суденышко в нужном направлении. Пришлось летчикам вновь превращаться в гребцов. Их руки за долгие часы борьбы с морем уже превратились в некие бесформенные «обрубки»: пальцы, кисти, запястья страшно опухли, соленая вода разъела кожу, обнажившееся мясо сочилось кровью...

К исходу четвертых суток этой беспримерной борьбы за жизнь летчиков стали покидать последние силы. Один за другим они впали в состояние полузабытья. Но именно тогда, у самой границы смерти, пришло спасение. Днем на пятые сутки дрейфа над их надувной лодкой пролетел, снижаясь, самолет. Терпящие бедствие летчики не пытались спрятаться в воде: даже если приближается враг, сил на какие-то резкие действия просто не оставалось. Однако самолет оказался советским. Пилот амфибии-разведчика, заметив «надувнушку» с людьми, сделал над ней круг, сел на воду и подрулил вплотную. Вконец обессиливших членов экипажа сбитого бомбардировщика подняли на борт «летающей лодки» и переправили на берег.

Их дрейф по Черному морю длился 102 часа.

— После такого испытания летчикам пришлось месяц лечиться в госпитале, — рассказал Владимир Юр. — Потом военная судьба их разлучила. Стрелок-радист Кузнецов погиб весной 1944-го в воздушном бою над Румынией. Штурман Левинсон получил направление на Северный флот, летал на штурмовиках. Отец после выздоровления вернулся в тот же 2-й минно-торпедный авиаполк. Но уже вскоре ему пришлось сменить род службы: сказались те несколько суток, проведенных в открытом море. У папы развилось ревматическое заболевание, из-за которого стало все труднее управлять тяжелым бомбардировщиком при взлете и посадке. В полку он остался, но был переведен в наземные службы. Там и закончил войну.

О подвиге В.Юра, И.Левинсона и сержанта И.Кузнецова появилась заметка во флотской газете. В августе 1941-го все трое получили ордена Красного Знамени.