Скажи-ка, дядя…

На протяжении многих десятилетий в нашей стране Бородинская битва преподносилась как безоговорочная победа русской армии над полчищами Наполеона. Но в 90-е годы прошлого века стали модными противоположные оценки: русские, дескать, сражение это проиграли, хотя и выиграли Отечественную войну 1812 года. В наше время наиболее «продвинутые» апологеты «пораженческого» подхода даже называют ее на французский манер: сражение на реке МосковА. И приводят справедливые, на их взгляд, доводы в пользу того, что Наполеон выиграл эту битву.

Пройдемся по вышеупомянутым доводам и попробуем разобраться в том, что же действительно произошло на Бородинском поле 7 сентября (по новому стилю) 1812 года.

Флеши и Курганная батарея

Один из доводов «пронаполеоновских» историков звучит так: французы овладели Семеновскими флешами и Курганной батареей, заставив русскую армию отступить.

Если бы речь шла о сражении Первой или Второй мировых войн, то этот аргумент был бы весомым и заслуживающим внимания. Но применительно к сражению начала XIX века называть его одним из признаков победы могут либо дилетанты, весьма далекие от понимания реалий того времени, либо демагоги, все отлично понимающие и умышленно искажающие смысл происшедшего.

Наполеон сосредоточил против левого фланга русской армии подавляющее большинство своих сил (до 80%). Он совершенно справедливо посчитал, что наш правый фланг, защищенный естественными преградами (обрывистыми берегами реки Колочи и оврагами), разгромить не удастся.

А вот левый фланг, с его слабыми и к тому же недостроенными полевыми укреплениями, не мог, по мнению Наполеона, обеспечить устойчивость обороны. Он представлял собой отличный объект для натиска французской пехоты и кавалерии, поддержанных массированным огнем артиллерии.

Французский император планировал прорвать на левом фланге оборону 2-й армии Петра Багратиона и зайти в тыл нашего центра и правого фланга, обороняемого 1-й армией Михаила Барклая-де-Толли. Затем прижать русские войска к месту слияния реки Колочи и Москвы-реки и, отрезав им тем самым путь к отступлению, уничтожить. План логичный, грамотный, но довольно бесхитростный и легко предсказуемый.

Как же собирался реагировать на этот очевидный тактический замысел врага Михаил Голенищев-Кутузов? Довольно неожиданно. Он умышленно ослабил свой левый фланг. Армия Багратиона, против которой был направлен главный удар врага, более чем вдвое уступала численностью 1-й русской армии.

Под командованием храброго, опытного, отлично зарекомендовавшего себя в трудных и даже безвыходных ситуациях Петра Багратиона было достаточно сил для того, чтобы не позволить противнику их рассеять. Так считал Кутузов.

Он полагал, что французы постепенно все же продавят линию оборону 2-й армии и продвинутся вперед, подставив тем самым свой фланг и тыл под неожиданный удар корпуса генерала Николая Тучкова. Этот пехотный корпус был передан Багратиону из резерва в ночь перед сражением и укрыт в Утицком лесу, то есть в тылу левого края русских позиций. Корпус предполагалось использовать в кульминационный момент битвы, после того как противник «употребит в дело последние резервы свои на левый фланг Багратиона».

Вопрос, конечно, в том, насколько мощным получился бы удар корпуса Николая Тучкова. Вряд ли бы он обеспечил разгром атакующих французских войск, но как минимум нанес бы им серьезный урон. К сожалению, мы можем рассуждать об этом только в сослагательном наклонении. В ходе сражения Леонтий Беннигсен, начальник штаба Кутузова, вывел корпус из засады и поставил его в линию…

Как бы то ни было, французскому императору не удалось реализовать свой первоначальный план. После четвертого штурма, завершившего пятичасовой натиск французов на Семеновские флеши, сильно поредевшая, уставшая и лишившаяся своего харизматичного командующего Багратиона, тяжело раненного в ногу, 2-я армия оставила позицию и отошла за овраг.

Однако русские отступили организованно и заняли новую линию обороны. Никакой растерянности в их рядах не наблюдалось. Были только желание продолжать убивать врагов и усталая озлобленность.

Наполеон прекрасно видел, что разгрома левого фланга противника нет и в помине. Тогда он приказал перенести направление главного удара на центр русской позиции — Курганную батарею. Сражение вокруг нее развернулось упорное и яростное. Французы и русские не уступали друг другу храбростью и словно соревновались в презрении к смерти.

В самый тяжелый для наших солдат момент Кутузов отправил в рейд по тылам неприятеля конницу Федора Уварова и Матвея Платова. Хоть этот рейд не мог изменить общую картину сражения, он заставил противника понервничать и ослабить натиск на Курганную батарею. Передышка пришлась кстати.

И все же в четвертом часу дня французам удалось овладеть центром русской позиции. Узнав о падении Курганной батареи, Наполеон выехал поближе к передовой. Он хотел лично взглянуть на положение в центре и оценить сложившуюся ситуацию.

Увиденное не обрадовало опытнейшего полководца. Да, русские были сбиты со своих изначальных позиций в центре и на левом фланге. Но решительного успеха не добился ни один из наполеоновских маршалов. Ценой огромных потерь они заняли Семеновские флеши и Курганную батарею, однако это не давало французской армии ровным счетом ничего. Противник укреплялся на новых позициях и готовился к отражению атаки.

В такой ситуации Наполеон не решился бросить в бой свою гвардию, которая обычно довершала победу, подготовленную другими корпусами его армии. Здесь же ничто не могло гарантировать ему успех, а риск, что и последний резерв будет перемолот в бою, был слишком велик.

Вечером Наполеон приказал войскам оставить занятые русские укрепления и вернуться на исходные позиции. Таким образом, если не считать огромных потерь с обеих сторон, они вернулись к состоянию «статус-кво». Если это и есть «победа Наполеона», то что же тогда вообще можно считать успешным отражением наступления противника?

Потери

Еще одним доводом историков-«бонапартистов» является то, что потери русской армии якобы намного превысили потери французской.

Выдвигая этот аргумент, «пораженцы» исходят из максимальной оценки потерь русской армии в 58 тысяч убитых и раненых и минимальной оценки французских потерь в 30 тысяч человек. Как первое, так и второе число не имеют ничего общего с действительностью.

Не соответствует истине и «ура-патриотическая» оценка французских потерь в 58,5 тысячи убитых и раненых, ранее широко распространенная в различных книгах и учебниках истории. Наши потери в этих «источниках» ограничиваются 40 тысячами человек.

Наиболее объективными представляются данные, согласно которым русская армия, с учетом казаков и ополченцев, потеряла в Бородинском сражении убитыми, ранеными и пропавшими без вести 44–45 тысяч человек. Потери французов были немного меньшими 38,5–40 тысяч.

Но даже и признающие верной такую оценку апологеты победы Наполеона пишут и говорят, что она свидетельствует в пользу их правоты. Французы, дескать, наступали, а русские, обороняясь, потеряли больше.

Тут, однако, не все столь однозначно. Наши действительно оборонялись, но они не сидели в мощных укреплениях и постоянно бросались в контратаки, не считаясь с потерями. Их самопожертвование вызывало изумление и даже уважение французских генералов.

Кроме того, стоящие плотным строем во второй линии полки несли большие потери от ураганного огня французской артиллерии, но не могли отойти или рассредоточиться. Такие действия были бы нарушением приказа.

Особое удивление Наполеона и его маршалов и генералов вызывало малое количество пленных. «А по числу пленных судили о победе», — пишет в своих мемуарах один из адъютантов Наполеона граф Филипп-Поль де Сегюр. И продолжает свою мысль так: «Убитые же скорее доказывали мужество побежденных, нежели победу. Если остальные смогли отступить в таком порядке, гордые и не упавшие духом, то какая польза была в том, что поле битвы осталось в наших руках?»

Так что и довод о больших потерях русской армии не может быть принят в качестве доказательства победы Наполеона.

Сдача Москвы

Наконец, «пораженцы» выдвигают главный козырь: русская армия ночью отступила и в дальнейшем отдала врагу Москву.

Наиболее русофобски настроенные историки-профессионалы и любители истории выражаются даже более бескомпромиссно: «Русская армия ночью позорно бежала с поля боя и сдала врагу свою столицу».

Не акцентируя внимание на том, что столицей в те времена все же был Санкт-Петербург, можем ответить им словами самого Михаила Илларионовича Кутузова: «С потерянием Москвы не потеряна еще Россия».

Гораздо важнее было сохранить боеспособную армию. Положить ее всю, или почти всю, на подступах к Москве было бы стратегически неправильно. Имея рядом с собой неразбитую армию противника, Наполеон не мог чувствовать себя спокойно и уверенно.

На совете в Филях Кутузов заявил: «Первою обязанностью поставляю сберечь армию, сблизиться с теми войсками, которые идут к ней на подкрепление, и самым уступлением Москвы приготовить неизбежную гибель неприятелю».

А противникам оставления Москвы Кутузов сказал: «Вы боитесь отступления через Москву, а я смотрю на это как на провидение, ибо это спасает армию. Наполеон — как бурный поток, который мы еще не можем остановить. Москва будет губкой, которая его всосет».

Русская армия отступила с Бородинского поля, соблюдая полный порядок, а Наполеон не организовал ее энергичного преследования. Говорить о бегстве в таком случае могут только явные злопыхатели. Кутузов мог дать бой врагу и на второй день, но не хотел рисковать. Он к тому же считал, что на помощь Наполеону идут многочисленные подкрепления.

Французский император жаждал этого генерального сражения, рассчитывая разгромить в нем русскую армию, но остался разочарован итогом битвы. И, оказавшись в Москве, он получил огромную проблему в виде неразбитой армии противника, находящейся в непосредственной близости от его тающего и морально разлагающегося воинства.

Однажды, в 1805 году, Кутузов уже переиграл Наполеона стратегически. Он, имея изначально 50 тысяч солдат против 200 тысяч у противника, растянул силы Наполеона в ходе блестящего Ульмско-Ольмюцкого марш-маневра и фактически добился перед Аустерлицем смены ролей.

Кутузов предлагал тогда отступать и дальше, с тем чтобы действовать наверняка, но вынужден был подчиниться царственному дилетанту в военном деле, императору Александру I. Дилетант этот взял на себя роль командующего на поле сражения, приказал Кутузову авантюрно и безграмотно атаковать, что привело к ужасному разгрому русско-австрийского войска и к очередному триумфу Наполеона.

В 1812 году ситуация была во многом иной. Войска устали отступать, хотели сражения, и старый полководец уступил патриотическому порыву. Но в этот раз на поле сражения над ним не довлела ничья власть. Он отразил натиск противника, удержал позицию. В то же время наглядно продемонстрировал пылким и горячим соратникам силу наполеоновской армии, которую нельзя было победить одним только желанием. Второй день битвы русским был не нужен. Поддавшись эмоциям, можно было потерять все.

История показала, что принятое Кутузовым решение было правильным. Как бы развивалось сражение на второй день — мы сказать не можем. Возможно, Наполеону и удалось бы одержать победу, но, как говорится, история не знает сослагательного наклонения…

Что в итоге?

Итак, французская армия ценой огромных потерь смогла взять полевые укрепления и оттеснила русских в центре и на левом фланге. К наступлению ночи французы вернулись на исходные позиции. Потери нашей армии были вполне сопоставимы с потерями противника. С поля битвы армия Кутузова отошла организованно и в полном порядке.

Каков же результат сражения? Говорить, что русская армия в Бородинской битве одержала победу, — грешить против истины. Но и Наполеон не смог победить в генеральном сражении (второй раз в жизни), как бы ни пытались некоторые с пеной у рта доказывать обратное.

Объективный итог Бородинской битвы — тактическая ничья. Сам Наполеон, по свидетельству его современников, говорил, что под Москвой «французы показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право считаться непобедимыми».

Но наиболее точно суть происшедшего при Бородине выразил Алексей Петрович Ермолов. По его образному выражению, в тот день «французская армия расшиблась о русскую».