Русская медицина против Наполеона

Война 1812 года отдалилась от нас уже более чем на 2 столетия. Многие из событий героического противостояния наших прапрадедов нашествию армии Наполеона увековечены в книгах, фильмах, картинах, однако некоторые моменты, связанные с Первой Отечественной, остаются в тени. Среди них — действия русских медиков, спасавших жизни раненых солдат и офицеров.

Mази, примочки, лубки, шелк...

В начале XIX века Россия не могла похвастать развитой медициной. Тогда на всю огромную империю насчитывалось лишь около 2200 врачей. Значительная часть этих специалистов находились на военной службе: в штатах дивизий, полков, эскадронов и батарей было занято до 850 врачей, а кроме того, еще порядка 1200 фельдшеров. Впрочем, с учетом численности русской армии, достигавшей 770 тысяч человек, даже это количество военных медиков выглядит очень скромно.

В каждом из кавалерийских полков русской армии, согласно штатному расписанию, числились 1 старший и 1 младший лекарь. В пехотных полках — 1 старший и 2 младших лекаря. В артиллерийских полках — 1 старший и 3 младших лекаря. В инфантерии каждая рота должна была располагать повозкой для транспортировки больных солдат и 1-2 каретами для перевозки пострадавших офицеров. Кроме того, каждый пехотный полк имел собственный полевой лазарет.

В 1812 году было введено в действие «Положение для временных военных госпиталей при Большой Действующей Армии». Учреждались развозные и подвижные госпитали, а в тылу, в 80-100 верстах от мест военных действий, — главные военно-временные госпитали. Но штаты предусмотрели скромные. Для лечения каждых 200 пациентов полагался 1 врач и 6 лекарских учеников. Повседневный уход за больными был возложен на «слабосильных» — нижних чинов, не способных к строевой службе, и инвалидов, из которых создавались отдельные инвалидные роты.

К моменту вторжения французов в российских войсках существовал определенный алгоритм оказания помощи раненым воинам. Места перевязки определялись заранее приказами по армии. Их обозначали «флагом или другими какими-нибудь знаками, чтобы раненые, не блуждая, могли оное сыскать». Для переноса пострадавших с поля боя на место перевязки при каждом полку полагалось «20 или более нестроевых солдат с четырьмя носилками».

На полковых перевязочных пунктах оказывалась лишь первичная хирургическая помощь, а более сложные операции выполнялись, как правило, позднее, когда раненого доставляли в госпиталь.

«Дабы медики имели скорые способы к подаванию помощи раненым, каждый полевой госпиталь имел четырехконную фуру, в которой находились «готовые аппараты к перевязке и после операции разного рода повязки, головные, грудные, брюшные, плечевые, а также хирургические инструменты, пластыри, нужные мази, примочки, лубки, шелк...», — говорилось в положении.

Эффективных антисептических приемов при лечении раненых тогда еще не существовало, а основным способом не допустить развития гангрены являлась ампутация. Попытки сохранить бедняге поврежденную в бою конечность чреваты были смертью от «антонова огня» (так в обиходе называли гангрену).

Самый известный пример — судьба знаменитого героя Бородино генерала Багратиона. Ему хотели отнять разбитую ядром выше колена ногу, однако Петр Иванович категорически не хотел становиться калекой, и в итоге «сберегательное» лечение для него закончилось летальным исходом.

Хотя безоговорочное применение ампутаций все-таки не приветствовалось военными начальниками. Вот одно из распоряжений знаменитого полководца Михаила Кутузова: «Чтобы отечество не потеряло безвозвратно воинов, могущих ему служить, не надобно в военном госпитале отнимать у больного членов без общего совета медицинских чинов госпиталя. В госпитале должна быть особая палата для операций, а не делать их в общей палате».

Во время войн XVIII века раненых солдат оставляли выздоравливать прямо в полках, по месту службы. Однако к началу кампании 1812 года у нашей военно-полевой медицины уже появилась принципиально иная практика. Стали использовать так называемую эвакуационную систему: выбывших из строя людей отправляли на поправку в тыл, чтобы их присутствие не сковывало маневренность войсковых подразделений.

Нововведение оказалось удачным. После кровопролитного сражения под Смоленском главный военно-медицинский инспектор по армии Я.В.Виллие в письме руководителю Военного министерства А.А.Аракчееву сообщал, что в Гжатск и Волоколамск эвакуировано 11 тысяч раненых и больных воинов, снабженных «всем нужным для пути». Раненые «...везде были перевязаны, призрены и тотчас с поля сражения перепровождены в подвижные госпитали... исключая немногого числа оставленных под Витебском, Смоленском».

Во время Отечественной войны 1812 года получившие ранения солдаты и офицеры лечились не только в военных госпиталях. Прибежищем для них становились гражданские больницы и даже частные дома, квартиры городских обывателей. В тыловой Калуге, к примеру, для размещения пострадавших воинов было занято 605 домов, в которых находилось до 11 тысяч пациентов.

Такой же патриотизм проявляло градоначальство и население в других местах — в Рязани, Орле, Мценске, Владимире, Туле... Некоторые помещики устраивали госпитали в своих имениях.

День Бородина

Бородинское сражение стало серьезным испытанием эффективности русской военно-полевой медицины. О том, что столкновение двух столь многочисленных армий на этом рубеже даст огромное количество раненых, Кутузов подумал заранее. И позаботился о принятии соответствующих мер.

Еще 22 августа Михаил Илларионович отдал предписание начальникам штабов 1-й и 2-й Западных армий о подготовке к эвакуации раненых: «Ваше Сиятельство равно со мною чувствуете, сколь нужно иметь больше подвод для перевоза больных и раненых, при генеральном сражении быть могущих». Два дня спустя Кутузов потребовал от «главнокомандующего по части продовольствия армий» В.С.Ланского принять все необходимые меры к быстрейшему заготовлению тысячи подвод на каждую почтовую станцию от Москвы до Можайска для эвакуации раненых. Наконец, фельдмаршал издал специальный приказ об организации медицинского обеспечения и питания раненых в предстоящем сражении.

В то время задача по выносу пострадавших с поля битвы возлагалась на военную полицию, отряды которой должны были располагаться «позади сражающихся войск». Однако сражение двух огромных армий на полях села Бородино могло привести к таким масштабным потерям, что у военной полиции просто не хватало бы сил справиться со своими эвакуационными задачами. Потому в помощь ей были предусмотрительно выделены отряды ратников Московского и Смоленского ополчения. Судя по воспоминаниям очевидцев, тысячи этих людей, назначенных «для отвода раненых с поля сражения и в прикрытие обозов», проявляли настоящее мужество, ничуть не меньшее, чем солдаты, бившиеся с неприятелем.

Участник войны Ф.Н.Глинка вспоминал в своих мемуарах о Бородинском сражении: «Замечали ли вы, проходя по линии, там и там рассеянных русских мужиков с пиками и без них, с топором за поясом, как будто вышедших на дело сельских работ? Безоружные, они втесняются в толпу вооруженных, ходят под бурею картечи, и — вы видели — они нагибались, что-то подымали, уносили… Это 10 тысяч Смоленского ополчения. Распоряжаясь хозяйственно всеми частями битвы, Кутузов приказал Смоленскому ополчению уносить раненых из-под пуль сражающихся, из-под копыт и колес конницы и артиллерии. И набожно, добросовестно исполняли смоленцы обязанность свою. Когда ядро визжало над их головою, они снимали шапку, говорили: «Господи, помилуй!», крестились и продолжали свое дело — великое, христианское дело помощи!..».

Во время знаменитого Бородинского сражения перевязочные пункты располагались недалеко от линии передовых частей. Два из них — на левом фланге, позади деревеньки Утицы, четыре — в районе самого села Бородино и деревни Горки (у Семеновских флешей и батареи Раевского) и еще два — на правом фланге, за войсками генералов Платова и Уварова. Развозные госпитали находились непосредственно за армейскими корпусами. Эвакуация из этих госпиталей велась по Новой и Старой Смоленским дорогам на Можайск, где находился перевалочный подвижный госпиталь, а оттуда — в Москву.

По разработанному главным военно-медицинским инспектором Виллие и утвержденному Кутузовым плану между Можайском и Москвой были созданы на расстоянии 20–30 верст друг от друга (это как раз суточный переход груженого гужевого транспорта) три станции: в Шелковной, Кубинке, Перхушкове. Они предназначались для обогрева, питания и краткого отдыха эвакуируемых раненых в пути их следования. При необходимости здесь же могла оказываться и медицинская помощь.

«Добрым духом, веселым нравом, крепким сложением»

К началу осени 1812-го Москва оказалась переполнена ранеными, искалеченными людьми в военных мундирах. Местом их размещения поначалу служил Военный госпиталь Московского гарнизона, расположенный в Лефортово. Его здания могли вместить около 1500 пациентов, однако уже вскоре даже столь внушительного количества больничных коек стало недостаточно.

Для новых партий раненых, которые продолжали прибывать в Первопрестольную, пришлось спешно готовить огромное здание Головинского дворца. В этот свой вновь образованный филиал Военный госпиталь выделил обслуживающий персонал, необходимое оборудование. Сюда была направлена группа профессоров и студентов-медиков.

После Смоленской битвы транспорты раненых из Действующей армии прибывали в город все в больших количествах. Так что потребовалось организовывать дополнительные госпитальные пункты — в зданиях казарм, дворцов, институтов...

К первым числам сентября в московских госпиталях скопилось, с учетом доставленных сюда раненых «бородинцев», более 30 тысяч (по другим источникам — до 40 тысяч) пострадавших на войне с врагом воинов.

После того как Кутузов принял решение не давать под стенами Первопрестольной еще одно генеральное сражение и оставить Москву, всю огромную массу пациентов госпиталей нужно было эвакуировать буквально в течение считаных часов. Об этой эпопее сохранилось совсем не много документальных свидетельств.

Накануне вступления французов в городе оставались два госпиталя — Московский военный и его филиал в Головинском дворце. Начиная с утра 2 сентября их обозы с ранеными направлялись по Рязанской дороге в сторону Коломны. Руководил эвакуацией старший лекарь госпиталя С.Иванов. Те пациенты, которые могли самостоятельно передвигаться, шли пешком, остальных везли на телегах.

Из записей московского губернатора графа Федора Ростопчина от 1 сентября: «...Более 20 000 человек успели поместиться на подводы, хотя и не без суматохи и споров; прочие последовали за ними пешком. Весь транспорт двинулся с места около 6 часов утра. Но около 2000 больных и тяжелораненых остались на своих кроватях, в ожидании неприятеля и смерти. Из них, по возвращении моем (после ухода французов из Москвы. — Авт.), я только 300 человек застал в живых...».

Эвакуации пациентов госпиталей помогали всем миром. Вот показательная история. Генерал-майор граф М.С.Воронцов, командуя на Бородинском поле Сводно-гренадерской дивизией, повел батальоны в контратаку на французов. При этом он был тяжело ранен мушкетной пулей и отправлен в Москву. Воронцова привезли в его трехэтажный особняк как раз накануне сдачи города неприятелю. Стремясь спасти барское добро, управляющий графа уже успел вызвать из деревни 200 подвод и загрузить их картинами, книгами, фарфором и прочими ценностями. Однако генерал распорядился: все это «барахло» сбросить и отдать телеги для эвакуации раненых.

В художественной литературе этот порыв москвичей тоже нашел отражение. Например, в сцене «Войны и мира» Льва Толстого, где описан отъезд семейства Ростовых из Москвы.

Стокилометровый путь до Коломны занял 4 дня. В этом старинном городе изувеченных воинов грузили на большие лодки и по Оке отправляли далее — в специально организованные временные госпитали в Касимове, Елатьме, Меленках. Из донесения генерал-кригс-комиссара графа А.И.Татищева, посланного им в Военное министерство, можно узнать, что на 26 октября «со времени учреждения тех гошпиталей прибыло в оные из Армии и других мест раненых и больных: штаб и обер-офицеров 519, нижних чинов 23 646».

К исходу 1812 года в городах 20 губерний России насчитывалось 27 подвижных временных и главных временных госпиталей, в которых могло разместиться более 38 650 раненых и больных.

Эффективность работы русских военных медиков во время Отечественной войны 1812 года оказалась высокой. Об этом говорят цифры, упомянутые в сохранившихся документах того времени. Например, по свидетельству лейб-медика профессора Х.И.Лодера, с 14 сентября 1812 года по 25 мая 1813 года через опекаемые им военно-временные госпитали прошло 30 тыс. 126 больных и раненых. Вернулись в строй 23 тыс. 413 человек — то есть около трех четвертей от общего количества пациентов (впрочем, из числа офицеров возврат в строй составлял только 60%).

Годными к нестроевой службе было выписано 2896 человек (почти 10%), инвалидами стали 543 человека (менее 2%), а умерло 2095 человек (около 7%).

Столь низкую смертность Х.И.Лодер объяснил неустанным попечением о чистоте воздуха и здоровой пище для больных, а также старательностью и искусством медиков, а более всего «добрым духом, веселым нравом и крепким сложением нашего народа».

Один из военачальников, стоявших во главе русской армии во время войны с вторгшимися войсками Наполеона, генерал-фельдмаршал М.Б.Барклай-де-Толли, подводя итоги той войны, подчеркнул: «...Раненые и больные имели наилучшее призрение и пользуемы были со всею должною рачительностью и искусством так, что недостатки в войсках людей после сражений пополнялись значительным числом выздоравливающих всегда прежде, чем ожидать можно было».