Ошаканская битва: бой на выживание

Русско-персидская война 1826-1828 годов не относится к числу самых известных в отечественной истории. Но и она отмечена сражениями, которые составляют несомненную гордость русского оружия. В прошлой раз мы писали о Елизаветопольском сражении, когда, благодаря своему умению и бесстрашию, восьмитысячный русский отряд в пух и прах разгромил тридцатипятитысячную персидскую армию. В историю вошла и Ошаканская битва. Победа в ней не столь бесспорна. Но сам этот бой многое говорит о героизме и самопожертвовании русского воинства.

То победа, то осада...

Напомним, что первый этап войны приходится на июль-сентябрь 1826 года. Тогда огромное персидское войско вторглось в кавказские регионы. Его движение остановил гарнизон маленькой крепости Шуша, которая оборонялась 47 дней, но так и осталась несломленной. За это время рассеянным и немногочисленным русским войскам удалось организоваться. В начале сентября генерал Мадатов с четырехтысячным отрядом обратил в бегство четырнадцатитысячное войско персов, а 13 сентября произошло сражение под Елизаветполем.

Но силы и возможности у персов еще были, и генералу Ивану Паскевичу, который стал новым командующим войсками Отдельного кавказского корпуса, предстояло в этом убедиться.

Стратегические интересы русской армии распространялись на территорию вассальных Ирану Эриванского и Нахичеванского ханств. Сейчас Эривань разрослась до большого города, и всем известна как Ереван. Нахичевань — ныне столица Нахичеванской Автономной Республики в составе Азербайджана. Нахичевань расположена от Еревана-Эривани в 131-м километре к юго-востоку. А примерно в 19 километрах от Еревана находится Эчмиадзин — крепость и монастырь, и тогда, и в наши дни резиденция Католикоса всех армян, главная армянская святыня. Для понимания театра военных действий все это пригодится.

Итак, в апреле 1827 года русское войско под командованием Паскевича осадило крепость Эривань. Это была очень амбициозная цель. Крепость считалась едва ли не самым мощным укрепсооружением у персов. Ее дважды пытались взять в первую Русско-персидскую войну (1804-1813), но безрезультатно. Хорошо подготовлена к осаде она была и на этот раз.

Для русского войска, напротив, подвоз припасов превратился в сложную, требующую значительных усилий задачу. Земля вокруг и так была неплодородная, персы же забрали себе в ближайшей местности все что могли. А главное — русское войско ежедневно подвергалось изматывающему воздействию жары.

Жара массового поражения

Испепеляющий зной, не уходивший месяцами, стал одним из главных антигероев этой войны. О жаре говорят практически все участники кампании, оставившие свои воспоминания.

«Пылающие лучи солнца, с 9 часов утра до 7 вечера… делали жар нестерпимым, — писал участник кампании капитан Соболев. — По захождении солнца — еще хуже... Трудно было дышать; люди обливались потом. К тому же множество комаров и еще несноснее их, какие-то неприметные мошки, самому сильному и утомленному дневною службою солдату не давали заснуть ни на одну минуту; не было места, где бы можно было укрыться от сих насекомых».

Стоит добавить к этому плохую, зачастую зараженную воду, которой к тому же и не хватало. Зной и болезни в ходе кампании вывели из строя гораздо больше солдат, чем персидские пушки и сабли.

Они одолевали войско и под Эриванью. Да и к самой осаде приступили неправильно. «Русским батареям приходилось стрелять с правого берега реки, на расстоянии около ста двадцати саженей (примерно 257 метров. — Авт.), давая орудиям большое возвышение, так как левый берег, на котором стояла крепость, значительно командовал правым, — пишет историк Василий Потто, — и выстрелы не могли быть верны». И к июню уже было ясно, что продолжать осаду означает напрасно тратить силы, и без того стремительно тающие.

Паскевич принимает решение идти на Нахичевань. У стен Эребуни остается генерал-лейтенант Красовский с пехотной дивизией и двумя казачьими полками.

Переход до Нахичевани, хоть и небольшой по расстоянию, тоже оказался выматывающим «Пространство по песчаным степям, в стране, превращенной в пустыню, под палящим солнцем, когда температура доходила до сорока трех градусов, при совершенном отсутствии воды и подножного корма — войска едва прошли в шесть дней, пишет Василий Потто. — Ужасный, притом непривычный для русских климат отзывался не только на людях, но и на животных. Волы едва передвигали ноги, а лошади прекрасной уланской дивизии, воспитанные в конюшнях военных поселений, скоро пришли в такое изнурение, что почти не годились для борьбы с живой персидской конницей».

Пришел, увидел, победил

Но войска все же дошли до маленькой, неукрепленной Нахичевани и немедленно приступили к осаде расположенной неподалеку крепости Аббас-Абад. Расположенная километрах в десяти от Нахичевани, свежевыстроенная на левом берегу реки Аракс, эта крепость тоже была крепким орешком. Оставлять ее в тылу было нельзя. Войско начало переправу для осады. Интересно, что артиллеристы, переправляясь, не выпрягали лошадей. Те плыли и тянули за собой орудия, что шли прямо по дну реки.

Но едва войска стали располагаться под стенами крепости, как стало известно, что персидский главнокомандующий Аббас Мирза с 40-тысячным войском движется навстречу осажденным.

Положение складывалось серьезное. Оставаться на неукрепленных позициях под Аббас-Абадом было самоубийственно. Атака значительно превосходящего силами противника означала слишком большой риск. А организованное отступление фактически свело бы на нет все достижения весенне-летней кампании, и без того незначительные.

Военным советом решено было атаковать. И никакого показного героизма здесь не было. Стремительным напором, отвагой и боевыми умениями русские войска неоднократно рассеивали огромные вражеские армии. Особенно если это касалось персов или турок...

Таким оказался и Джеван-Булакский бой, названный по ручью, протекавшему в той местности. Случился он 5 июля 1827 года.

Дело началось с жаркой атаки на правый фланг шахского войска, самый опасный для русских (персы могли обойти русские войска и зайти им в тыл). Удача сопутствовала Паскевичу. Фланг был смят, а после атаки по центру войска персы побежали. Разбиты они не были. Отойдя примерно на четыре километра, Аббас Мирза попытался укрепиться на новых позициях, но ему не дали ни малейшего шанса это сделать.

Василий Потто пишет об одном из эпизодов этой атаки: «У подножия высокого холма, занятого блестящей свитой, драгуны моментально спешились и бросились вперед. Поручик Левкович, под которым была убита лошадь, изрубил байрактара и вырвал из рук его знамя, на котором красовалась надпись: «Победное». Все это произошло так быстро, что Аббас-Мирза сам очутился лицом к лицу с драгунами; он почти в упор выстрелил в них из ружья и едва-едва успел ускакать; но ружье, еще дымившееся выстрелом, и оруженосец, возивший его за наследником, остались в руках победителей».

(Не удивляйтесь знакомому слову «байрактар» — конечно, здесь это не название беспилотника. Слово употреблено в изначальном смысле — «знаменосец»).

Тут уже персидское войско побежало окончательно. Крепость Аббас Абад, оставленная без поддержки, безоговорочно сдалась.

Это был успех, но далеко не победа. Сил у персов еще было много. А вот русские войска таяли под палящим солнцем безо всяких боевых действий. Сам Паскевич писал после боя великому князю Михаилу Павловичу: «Победители мои веселы и счастливы. Одна невыгода, неизбежная в здешнем климате, — больные в страшном количестве и умножаются с каждым днем».

Самый трудный день

Похожие трудности испытывал и оставшийся под Эриванью генерал-лейтенант Афанасий Красовский. Он быстро убедился, что дальнейшая осада крепости выкосит войско окончательно. Было решено отвести войска повыше в горы — к свежему воздуху, чистой воде и зеленой траве. По пути войска зашли в Эчмиадзин, оставили больных и небольшой отряд для обороны.

Все бы ничего, но об этом очень скоро узнал персидский главнокомандующий Аббас-Мирза. И он сделал весьма удачный с точки зрения полководческого искусства ход — наступая с юга, оставил по правую руку Нахичеванское ханство с основной группировкой русских войск и направился прямо к Эривани, зайдя Паскевичу в тыл.

Эчмиадзин был осажден еще до его прибытия силами правителя эриванского ханства. Гарнизон держался стойко, даром что его основу составляло 500 солдат. Комендант, опытный полковник Линденфельдт, не поддавался ни на угрозы, ни на обещания денег и наград. Василий Потто приводит его слова: «Русские собой не торгуют, а если монастырь персиянам нужен, то пусть они войдут в него как честные воины с оружием в руках».

Генерал Красовский оказался перед нелегким выбором. Его лагерь располагался в 35 верстах, то есть примерно в 37 километрах от Эчмиадзина. Звуки пушек, бьющих по монастырю, могли доноситься и до его лагеря. Сведения поступали далеко не самые благостные. Решающим для Красовского стало известие о том, что продовольствие в монастыре на исходе. И он выступил на помощь.

Инструкции свыше у Красовского были такие: в случае чего — выдвигаться полным отрядом в шесть тысяч человек. Но он решил не рисковать всеми силами и взял в почти безнадежный поход чуть больше двух тысяч воинов — 1800 пехотинцев, 500 кавалеристов, а также 12 орудий.

Почему почти безнадежный? Значительная часть пути пролегала по узкому ущелью, сдавленному между холмов, а это значило, что войско вынуждено было передвигаться колонной под нависающей (в буквальном смысле) угрозой атаки. Но Красовский 16 августа 1827-го выдвинулся из лагеря. Бойцам был зачитан его приказ. «Ребята! Я уверен в вашей храбрости, знаю готовность вашу бить неприятеля. В каких бы силах он с нами ни встретился, мы не будем считать его. Мы сильны перед ним единством нашего чувства: любовью к отечеству, верностью присяге, исполнением священной воли нашего государя. Помните, что строгий порядок и устройство всегда приведут вас к победе. Побежит неприятель — преследуйте его быстро, решительно, но не расстраивайте рядов ваших, не увлекайтесь запальчивостью. У персиян много конницы; потому стрелкам не отходить на большие дистанции и в опасных случаях быстро собираться в кучки», — в частности, говорилось в нем.

После дневного перехода отряд в боевом порядке остановился на ночлег как раз ввиду ущелья. По бокам были селенья Ошакан и Аштарак. Битву и называют в честь или одного, или другого.

Утром 17 августа движение к Эчмиадзину продолжилось. «Семь колонн (каждая до 400 человек), спустившись, так сказать, в пространную яму, края которой были усеяны неприятельскими войсками, стройно шел по сторонам дороги...», — свидетельствует капитан Соболев.

По отряду был открыт сильный огонь, «но ядра ложились по сторонам дороги, а гранаты все до одной лопались в воздухе».

Гораздо опаснее были действия пехоты и кавалерии. Они стягивались к дороге, и если бы перегородили ее спереди, то охватили бы отряд с трех сторон. Но, по словам Соболева, прежде чем они соединились, две передние колонны вместе с орудиями «взбежали на высоту, устроились, открыли огонь, и неприятельская кавалерия рассыпалась и ускакала за выстрелы».

Так они и шли — затягивали орудия на вершины, залпами отгоняли персов и сдерживали атаки, давая возможность продвинуться пешим колоннам, и занимали очередные холмы. Кавалерия скакала с одного фланга на другой. Персы стреляли беспрерывно, и хотя их ядра, как правило, перелетали ущелье, бесследно их обстрел не проходил. Атаки врага приходилось отбивать непрерывно, шаг за шагом, час за часом, и усталость накапливалась.

«До подошвы горы, откуда начиналась пространная Эчмиадзинская равнина, оставалось четыре версты, — пишет Соболев, — но эти четыре версты... были убийственными. Мы должны были, беспрестанно стреляя, спускаться с горы, и по сторонам каменистой дороги, запертой обозами, встречая рытвины, овраги, под сильными выстрелами неприятельской артиллерии взбираться на какой-нибудь скалистый пригорок и с оного, сделав два, три выстрела, продолжать отступление».

Соболев, кстати, был одним из главных героев этого боя. Командир артиллерийской батареи, он лично командовал двумя орудиями и под плотным огнем, неся потери, бил по персам картечью до полного прохода колонн. После чего занял новую позицию. Сам Красовский постоянно был в гуще боя. Так, когда одно орудие было подбито и персы пытались его захватить, он лично возглавил атаку. Две лошади были убиты под ним, осколком ему перебило ключицу, но он отказывался уходить. Орудие же успели переставить на запасной лафет, и оно было спасено.

Девять часов шел бой. И только на их исходе изможденный отряд вышел на Эчмиадзинскую равнину. Самое сложное только начиналось. На открытом пространстве персидское войско могло легко окружить отряд. Но проблема была не только в этом. Люди были вымотаны до предела. Многие стрелки, едва завидев канал с водой, бросились к нему и стали пить, махнув рукой на любое сопротивление, позволяя персам окружить себя и попросту убивать. Артиллеристы, оставшиеся без поддержки пехоты, рванули к монастырю. Весь строй смешался.

Несколько офицеров, восстанавливая порядок, погибли от персидских пуль. Красовский, поскакавший подбодрить солдат, был окружен. Полегло несколько человек из его сопровождения, сам он отмахивался от врага шпагой в здоровой руке. Казаки, пробившиеся сквозь толпу персов, едва успели спасти генерала.

А вот история командира Севастопольского пехотного полка майора Белозора оказалась трагической. Добрый по характеру, он отдал свою лошадь тяжелораненому офицеру, сам же пошел пешком и полностью изнемог. Его поддерживали, помогая идти, два солдата. Они сильно отстали от отряда. Наконец, майор без сил сел на камень, отдал кошелек солдатам и, отпуская их, сказал: «Спасибо вам, братцы, за службу. А теперь спасайтесь, иначе вы все погибнете вместе со мной совершенно напрасно». Персы налетели на офицера и обезглавили его.

И все же отряд дошел до Эчмиадзина. Навстречу ему, в конце концов, вышли силы монастыря, что тоже отпугнуло персов. Пять бойцов навсегда легли прямо у стен Эчмиадзина. И сразила их не персидская пуля или сабля. Они умерли, полностью обессилев.

Всего же из примерно двух тысяч человек, выступивших двумя днями ранее из горного лагеря, до Эчмиадзина добралось восемь-девять сотен. Потери, по официальным данным, составили 24 офицера и 1130 нижних чинов.

Так была ли Ошаканская битва победной? Споры об этом ведутся до сих пор. С одной стороны, монастырь все же не был в отчаянном положении — сведения о голоде оказались преувеличенными. И уже через день после похода «трехсот спартанцев» Красовского в его горный лагерь подоспела первая подмога с осадными орудиями и провиантом. Да и с формальной точки зрения действовал генерал в обход всех инструкций.

Так полагал взбешенный Паскевич, который устроил Красовскому один из самых известных разносов во всей русской военной истории. Докладывая о деле императору, командующий Кавказским корпусом, охарактеризовал действия Красовского как абсолютно непродуманные и, даже отмечая его личную храбрость, подчеркнул, что Красовский никудышный командир, который бездарно распоряжается ресурсами.

Николай I, впрочем, упреки оставил без внимания, Красовского наградил орденом Владимира 2-й степени, бой же назвал «достопамятнейшим подвигом». На дальнейшей карьере Красовского гнев Паскевича тоже никак не сказался.

И в самом деле — в пользу действий Красовского тоже говорит многое. Пусть и с огромными потерями, но отряд справился с задачей. Не отдал врагу знамен и орудий. Потери персов были, кстати, в два, а то и в три раза больше. На общей численности персидской армии это особо не сказалось, но, как аккуратно выражаются историки, общий дух воинства Аббаса-Мирзы после провальной попытки раздавить небольшую группку русских смельчаков был окончательно сломлен.

О дальнейшем наступлении уже не было и речи. Русская же армия, будто вдохновившись, делала успех за успехом. 1 октября 1827-го войска Паскевича все же взяли Эривань. 14 октября силами небольшого отряда был взят Тевриз (Тавриз) — фактически вторая столица Персии. Далее настало время переговоров, и в феврале 1828 года был подписан Туркманчайский мирный договор. Все прежние завоевания России были подтверждены, кроме того, к империи отходили Эриванское и Нахичеванское ханства, а Персия обязывалась выплатить значительную контрибуцию.

Так что жертвы Ошаканской битвы были не напрасны, благодарность армян велика, а нравственная значимость этого подвига огромна.