Пугачевщина: бессмысленный бунт?

28 сентября (по новому  стилю) 1773 года началась последняя  в российской истории крестьянская  война под предводительством  Емельяна Пугачева. «Бунт бессмысленный и беспощадный» — так охарактеризовал этот вооруженный протест народных масс Александр Сергеевич Пушкин. Насчет беспощадности противников друг к другу спорить не приходится. Жестокостей творилось с обеих сторон не меньше, чем в любой другой гражданской войне. Но был ли пугачевский бунт совершенно бессмысленным? Ответить на столь непростой вопрос попытается «Армейский стандарт».

Крепостное право

Закрепление крестьян на принадлежавшей помещикам земле было в свое время мерой вынужденной. Дворяне и «дети боярские» составляли главную военную силу Московского государства. Они обязаны были по требованию государя являться к месту сбора на коне, в доспехах и с оружием. Стоило это военное снаряжение весьма недешево. Деньги на него добывались трудом крестьян, обрабатывавших землю военнообязанного господина.

В тихие, благополучные времена крестьяне отнюдь не стремились срываться с обжитых мест, но в годы неурожаев, эпидемий и особенно в бедственный период «великой смуты» мелкие землевладельцы массово разорялись из-за переходов крестьян от них к обладателям крупных поместий. Последние были способны не только предложить более выгодные условия подневольного труда, но и подстраховать землепашцев от голодной смерти за счет собственных запасов зерна в случае катастрофического неурожая.

Естественное стремление крестьян к лучшей жизни, а порой и к банальному выживанию подрывало экономическую базу российской разновидности военно-ленной системы. Число ратников, способных служить Московскому государю, сокращалось. Сломать такую тенденцию удалось посредством полного запрета перехода крестьян от одного хозяина к другому и постепенного увеличения срока «урочных лет», то есть периода, в течение которого беглые крестьяне подлежали розыску и возврату помещику. Окончательное закрепощение произошло в 1649 году, когда «Соборное уложение» объявило розыск бессрочным.

Создание «полков нового строя» при деде Петра Великого, а потом и при его отце, заметно снизило роль конного дворянского ополчения. Осуществленный же первым русским императором переход к регулярной армии и рекрутскому набору окончательно изменил систему комплектования вооруженных сил. Теперь дворяне исполняли обязанности рядовых бойцов только временно и только в гвардейских полках, а после были обязаны всю жизнь служить офицерами в армии или чиновниками на гражданской службе. Это требование касалось абсолютно всех представителей аристократии, независимо от знатности рода и степени богатства. Праздности и лени Петр I объявил беспощадную войну!

Основным источником пополнения армии стало при Петре крестьянство. Как и дворяне, солдаты из рекрутов-крестьян состояли на службе пожизненно и могли уйти в отставку только в случае увечий или тяжелых ранений. Роптать никто не смел, ибо сам император являл собой пример редкого трудолюбия и неустанного служения России. Известно его изречение, сказанное в кругу приближенных: «Я и царь, да y меня на руках мозоли, а все оттого — показать вам пример и хотя бы под старость видеть мне достойных помощников и слуг Отечеству».

При Анне Иоанновне (в 1736 году) срок обязательной службы дворян был сокращен до 25 лет. Рядовых солдат такое послабление не коснулось. Это само по себе внесло элемент некоторой несправедливости, но долгий срок «государевой службы» позволял отслужившему офицеру возвращаться в поместье далеко уже немолодым, а зачастую еще и больным человеком. Так что крепостные крестьяне по-прежнему могли утешаться тем, что, тяжко работая на барина, они вносят свой вклад в служение всех сословий Отчизне. Всё кардинально изменилось 1 марта 1762 года…

Манифест о вольности дворянства

В этот день Петром III был подписан документ, подготовленный Сенатом по его же повелению. Назывался он Высочайшим манифестом «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству». В соответствии с его положениями все представители дворянского сословия освобождались от обязательной службы и могли теперь сами решать, служить им или нет.

При всей своей внешней безобидности и даже некоторой прогрессивности манифест этот одним махом подорвал нравственную основу существования крепостного права. Даже самый неграмотный и недалекий крестьянин мог теперь задаться резонным вопросом: если барин больше может не служить царю и Отечеству, то зачем же ему, крестьянину, гнуть спину на этого тунеядца?

А тунеядцы появились в великом множестве. Весьма значительная часть дворян сразу же воспользовалась правом оставить службу и поселилась в своих поместьях. Прямым следствием стало усиление крепостного гнета. Раньше помещик бывал в имении только наездами, и крестьянами управлял, как правило, выходец из их же среды, хоть как-то вникавший в их нужды и проблемы. Взявшего же управление в свои руки барина интересовал только вопрос дохода, приносимого ему трудом «говорящего скота». И такое отношение к крепостным со стороны дворянства, не исключая даже самой прогрессивной и образованной его части, было повсеместным.

Таким образом, одновременно обострились две проблемы — моральная и социальная: с одной стороны, эксплуатация крестьян дворянами больше не могла быть оправдана служением всех сословий «батюшке-царю», с другой, эта эксплуатация еще более усилилась, стремительно принимая чудовищно жестокие и уродливые формы и вызывая естественное озлобление лишенного всяких человеческих прав крепостного крестьянства. Было бы крайне удивительно, если бы такая ситуация не породила протест, вылившийся в беспощадный бунт.

Плата за незаконное воцарение

9 июля 1762 года произошло  событие, совершенно не укладывающееся  в прежнюю логику престолонаследия. Законный государь, воссевший на трон по воле предшественницы, императрицы Елизаветы Петровны, внук не абы кого, а самого Петра Великого, был свергнут и заменен на престоле не имевшей ни малейших прав на него принцессой захудалого германского княжества.

Как и почему это стало возможным, давно известно. Инфантильный и недалекий Карл Петер Ульрих Гольштейн-Готторпский, принявший русское имя Петр Федорович, явно не был готов к тому, чтобы возглавить огромное государство, населенное людьми, дух и менталитет которых он совершенно не понимал. Хотя никому конкретно он не сделал ничего плохого, короткое его правление было отмечено целым рядом действий, шедших вразрез с интересами российского государства и абсолютно не учитывавших реалий внутреннего положения дел в России и внешней обстановки.

Чего стоило одно только безвозмездное возвращение Фридриху II отвоеванной у него Восточной Пруссии! Население герцогства еще в 1758 году присягнуло на верность российской императрице Елизавете Петровне, и Фридрих уже успел смириться с потерей. Восшествие на трон Петра III, открыто демонстрировавшего свое отношение к Фридриху как к кумиру, прусский король посчитал даром провидения.

В противовес мужу Екатерина обладала живым умом, сообразительностью и быстро поняла, что править Россией с немецким менталитетом невозможно. Она всячески демонстрировала свою готовность стать русской по духу. Когда недовольство дворянства «голштинцем» на русском престоле достигло пика, Екатерина охотно приняла предложение гвардейских офицеров сделать ее императрицей, подобно тому, как это случилось за два десятка лет до этого с Елизаветой Петровной.

Но в отличие от «дщери Петра», она не имела никаких законных прав на престол и отлично осознавала, что своим воцарением обязана одной лишь воле дворянского сословия, которое может так же легко и лишить ее незаконно обретенной монаршей власти. Поэтому Екатерине приходилось с такой возможностью всерьез считаться (по крайней мере, в первые годы правления) и во главу своей внутренней политики ставить интересы даже не высшей аристократии, а всего дворянства.

Ради популярности у высшего сословия она раздарила множество земель, что резко ухудшило положение живших на этих землях государственных крестьян, подвергавшихся до того гораздо менее жестокой эксплуатации, в сравнении с крестьянами помещичьими.

Зависимость узурпировавшей власть Екатерины от благорасположенности к ней дворянства стала главной причиной усиления крепостного гнета в годы ее царствования. Особенно ярко демонстрирует эту тенденцию вышедший в 1767 году указ «О бытии помещичьим людям и крестьянам в повиновении и послушании у своих помещиков, и о неподавании челобитен в собственные Ея Величества руки».

То есть крепостным было законодательно запрещено даже жаловаться на своих господ! Надо ли говорить, какую реакцию вызвал этот указ в их среде. И что оставалось делать крестьянам в тех случаях, когда пользующиеся безнаказанностью помещики превращались в лютых зверей, истязавших своих крепостных с цинизмом и нечеловеческой жестокостью?

Убивали без жалости

Реакцией на бесправное положение и гнет стала целая волна бунтов относительно небольшого масштаба. Для их перерастания в полноценную гражданскую войну не хватало только харизматичного вождя и, что важнее, идеи, превращавшей незаконный бунт в легитимное выступление. А так как в России иной власти, кроме монаршей, никто себе тогда даже представить не мог, то идея эта должна была явиться народу в облике справедливого царя, желающего защитить простой народ от произвола и покарать чинящих этот произвол дворян. Стоит ли удивляться, что такой «царь» вскоре появился?

…Емельян Пугачёв родился в той же донской казачьей станице Зимовейской, что и Степан Разин. Факт сам по себе примечательный! Пугачёв знал о знаменитом односельчанине, и пример грозного казачьего атамана вдохновил его на грандиозную авантюру. Только действовал Пугачёв уже не как предводитель разбойников, каковым был при всех своих выдающихся волевых качествах Разин (до которого, кстати, в этом смысле Пугачёву было далеко), а как сотрясатель самих устоев государства.

Подобно множеству других авантюристов, самым известным и удачливым из которых был Лжедмитрий I, Пугачёв объявил себя царем, чудом спасшимся от смерти. В его пользу играло то, что незадолго до свержения и убийства Петр III ограничил срок службы солдат 25 годами, а еще раньше подписал указ о пожизненной ссылке для помещиков, уличенных в убийстве крестьян. На этом фоне ходили безосновательные слухи, что свергнутый император хотел даровать крестьянам свободу от помещиков, за что и был убит своей женой, немкой Екатериной, по сговору с верхушкой дворянства.

Но еще более кстати пришлись быстро распространившиеся слухи о том, что после дворцового переворота Петру III удалось спастись и бежать куда-то на южные окраины империи. Сыграл на руку Пугачёву и тот факт, что до него роль спасшегося императора уже успела примерить на себя пара-тройка самозванцев. Они были арестованы, но проторить Пугачёву дорогу успели.

А массы простого народа, издавна склонные к вере в «злых бояр» и «доброго царя», рады были обмануться, когда им предъявили абсолютно не похожего на тщедушного немца чернявого бородатого казака, не говорящего по-немецки, не умеющего ни писать, ни читать, далекого от соблюдения норм и правил дворцового этикета и всем изысканным яствам предпочитавшего большую миску толченного с солью и уксусом чеснока.

Близкое окружение самозванца («генералы») уже на первом этапе восстания знало, что Пугачёв вовсе не Петр III. Догадывались об этом сообразительные рядовые казаки и крестьяне. Но разве им было важно, кто именно выдает себя за царя? Важно было то, что он объявил беспощадную войну дворянству. Месть за пережитые издевательства, пытки и жестокие побои, несправедливые притеснения, за отношение как к «говорящему скоту» — вот что занимало умы и души восставших. И месть эта была страшна своей лютой жестокостью и огромными масштабами.

А.С.Пушкин в своей «Истории Пугачевского бунта» пофамильно перечисляет тысячи дворянских семейств, истребленных пугачевцами. Убивали без какой-либо жалости не только мужчин и женщин, но и маленьких детей. Зачастую способы убийств были настолько изуверскими, что лучше воздержаться от их подробного описания. Нисколько не гуманнее поступали по отношению к захваченным в плен восставшим и их противники-дворяне.

…Восстание, как известно, было подавлено, сам Пугачёв схвачен и публично казнен. И что же, всё вернулось на круги своя? Всё, да не всё! Некоторые изменения произошли. В отношении беглых государственных крестьян была объявлена амнистия, не коснувшаяся, впрочем, крепостных, сбежавших от помещиков. Но куда более важная перемена произошла в сознании этих самых помещиков-дворян. Большинство из них явственно осознало, что безнаказанность всё же имеет границы, и если закона, который всегда был на их стороне, они могут особо не опасаться, то от жестокого самосуда со стороны безропотных и забитых с виду крестьян ничем не застрахованы. И страх этот поселился в сердцах дворян надолго!