Блокадная книга, написанная кистью
80-летию освобождения блокадного Ленинграда Северная столица посвятила немало культурно-исторических событий. Одним из самых пронзительных стало открытие выставки «Помним!» в Русском музее, которую можно увидеть до апреля.
Вереница залов в корпусе Бенуа словно ведет сквозь страшные дни, месяцы и годы, когда город оказался на грани вымирания. Но голод, регулярные обстрелы, отсутствие света и электричества не превратили Ленинград в город мертвых. Там продолжали жить, читать, писать картины и ходить на спектакли. И не только трасса, проложенная через Ладожское озеро, стала дорогой жизни для блокадников, но и искусство.
Об этой дороге и рассказывает выставка Русского музея, сложенная из документальных свидетельств, как и знаменитая «Блокадная книга» Даниила Гранина и Алеся Адамовича.
Монумент «Разорванное кольцо» Константина Симуна признан одним из лучших памятников жертвам Второй мировой войны. Он стоит на западном берегу Ладожского озера, там, где начиналась Дорога жизни. Его автору было пять лет, когда началась война и Ленинград оказался в кольце. Константин Симун оказался одним из многих, кто спасся, преодолев Ладогу. То время он запомнил навсегда.
Макетом его памятника, ставшего хрестоматийным, и начинается выставка Русского музея. Эта работа стала вершиной творчества великого скульптора. Большинство авторов, чьи работы вошли в экспозицию, создали свои самые пронзительные произведения именно под впечатлением от пережитого ими ада.
За двумя макетами с дугами и прорывом посредине — коридор из белых шатких «льдин». Панели, на которых выставлены работы художников-блокадников, «гуляют» и кажутся хрупкими, легкоподвижными. Дорога через замерзшую Ладогу тоже была такой.
На этих льдинах зритель найдет работы художников-блокадников, которые запечатлели беспощадную действительность 872 дней блокадного Ленинграда.
Вот люди черпают воду из проруби рядом с разрушенным деревянным домом. Здесь же, на первом плане картины, женщина отдает кому-то заветные карточки, по которым можно получить хлеб (в самые тяжелые дни паек снизился до 125 граммов в день). Эта акварель принадлежит кисти Владимира Конашевича, который прославился иллюстрациями сказок. Когда началась война, художник с семьей находился в Павловске и уже оттуда попал в Ленинград. Здесь он прожил всю блокаду — постоянно рисовал, а в 1943 году даже устроил выставку.
Он был такой не один — музы не молчали под градом обстрелов. Вот карандашные рисунки Елены Марттилы: люди, укутанные во все одежи и одеяла, сидят на диване, глядя на чемодан, который перед ним открывает женщина. Из него виднеется корешок какого-то овоща. Это Новый год-1942, когда еда — лучший подарок.
Рядом с карандашной графикой ее же черно-белая акварель, где так же многослойно укутанные дети слушают женщину, что читает им книжку. Елене Марттиле было 18, когда город взяли в кольцо, она только что окончила школу. Хотела пойти добровольцем на фронт, но не прошла отбор по здоровью. Тогда она устроилась медсестрой в детскую больницу имени Крупской и помогала отправлять детей в эвакуацию. Более миллиона человек удалось вывезти — большинство из них дети. Погибло в блокадном городе не меньше: точные цифры никто назвать не сможет, но считается, что это от 800 тысяч до 1,3 млн человек.
Все те суровые дни Елена продолжала рисовать. До войны она уже прошла хорошую школу, занималась при Академии художеств. Поэтому, когда появилась возможность, поступила в художественное училище имени Серова. В начале блокады его закрыли, но после перерыва зимой 1941-го вновь открыли.
Она ходила туда через весь город, несмотря на голод и регулярные обмороки. Путь занимал три часа в одну сторону. Ее учитель Ян Константинович Шабловский, директор училища, превратил учебное заведение в островок надежды посреди моря ужаса, смерти и страданий. Зимой ее состояние ухудшилось — думала, не выживет. В тот момент, когда почувствовала, что умирает, Елена начала рисовать автопортрет, чтобы уйти «как художник — с кистью в руке». «Единственный хлеб, что меня спас, — моя работа и вера», — вспоминала она потом.
Кисть спасла ее: в 1942-м Елена покинула Ленинград с больной матерью на руках — они попали в последний караван, что ушел по Дороге жизни. Долгие годы после войны она не могла показывать те документальные свидетельства, решилась лишь в 1985-м. Елена Марттила умерла два года назад, всего год не дожив до столетия.
Художник Соломон Юдовин тоже спасался кистью — на выставке можно найти его линогравюру, где он, сгорбленный, в шапке-ушанке, телогрейке и валенках, сидит перед холстом. Он, как и Елена Марттила, попал в эвакуацию в 1942-м. Но ленинградская серия стала вершиной творчества художника. А уже в 1945-м он выпустил альбом литографий. Его работы в годы войны выходили на почтовых открытках, сегодня они считаются коллекционной редкостью.
В музейной экспозиции по бокам от леденящей кровь Дороги жизни еще два коридора, уже с серыми стенами. На них разместились живописные работы художников-блокадников. А над картинами красным начертаны цитаты из дневников и писем, повестей и стихов, посвященных страшным дням, когда город на Неве оказался в кольце.
Тут очень разные записи. Вот цитата из письма художницы Анны Остроумовой-Лебедевой, которая в 1941-м была уже немолода и сознательно отказалась покидать Ленинград: «Человеческое воображение не придумает таких кошмаров, что нам давала действительность. Гораздо страшнее Дантова ада. Но зато наши страдания выдвинули между ленинградцами удивительных людей».
Есть тут и строки из «Реквиема» Роберта Рождественского: «Помните! Через века, через года — помните! О тех, кто уже не придет никогда, — помните!»
Название выставки — ответ Рождественскому: «Помним!». Под этими словами висит пугающий холст Ярослава Николаева под названием «За что?»: на набережной Невы лежит бездыханное тело юноши с окровавленной головой.
Второй зал посвящен выставкам, что проводились в дни блокады в осажденном городе. Первая открылась в 1942-м в здании местного отделения Союза художников и потом постоянно пополнялась. Некоторые авторы приносили свои работы и тут же падали замертво.
Есть тут и дисплеи с описанием работ, которые нельзя показать в экспозиции. Это, например, альбом рисунков Веры Зенькович «Блокадный трамвай». Каждый день художница зарисовывала в плотно сшитом альбоме лица людей, которых видела перед собой. Несмотря на все тяготы, девушки старались красиво одеваться и завивали волосы. Но скрыть опухшие глаза и веки, отеки, возникавшие из-за того, что люди, чтобы перебить голод, пили много воды, было невозможно. Мука, усталость и истощение читаются в глазах, изображенных на портретах. Но все же люди верили в лучшее и продолжали жить, а трамвай стал одним из символов надежды.
С декабря 1941 года город был обесточен, трамваи не ходили. Их вновь запустили в апреле 1942-го. И это событие стало знаком возвращения к прежнему образу жизни, вестником грядущей победы. В отдельном кинозале можно посмотреть фильм, который рассказывает о сложной судьбе Веры Зенькович и судьбах еще около 40 авторов, которые писали с натуры «смертное время».
Некоторые из представленных на выставке работ в 1942-м удалось вывезти и показать в Пушкинском музее в Москве. До нее никто не представлял, какой ужас творится в осажденном городе.
В следующем зале мы находим агитационные и сатирические плакаты блокадного времени, карточки на хлеб и масло. Это тоже летопись блокады.
А финальный зал отдан скульптуре и монументальной живописи, образцы которой создавались уже после войны. В память о ленинградском апокалипсисе.
Заканчивается проект простой хроникой событий 80-летней давности, где сухие факты говорят сами за себя.
Чтобы выйти с выставки, нужно пройти ее вновь, с конца до начала, и заново прожить смерть. Зрителей провожают фотопортреты Даниила Гранина и Алеся Адамовича — авторов «Блокадной книги», где собрана самая подробная на сегодняшний день хронология и документация недантовского ада. В нее вошло 200 рассказов блокадников. Не случайно на выставке в Русском музее представили именно 200 работ. Это тоже «Блокадная книга», только написанная кистью и карандашом.
