«На войне атеистов нет»
Вот уже который год в российской армии можно встретить священнослужителей на штатных воинских должностях. Это помощники командиров по работе с верующими. Для постсоветской российской армии введение института военных священников было шагом очень решительным. Насколько он себя оправдал? Какие функции приняли на себя военные священники? Находят ли общий язык с представителями других религий? Об этом «Армейскому стандарту» рассказал руководитель военного отдела Бишкекской Кыргызстанской епархии Русской православной церкви, помощник командира авиабазы «Кант» (Киргизия) по работе с верующими, иерей Евгений Циклаури.
Наша авиабаза «Кант» от России за несколько тысяч километров. Чтобы добраться сюда, надо пересечь границы нескольких государств. Военнослужащие, которые несут службу в Канте, стоят на страже мира и безопасности союзников России в не самом спокойном регионе. Не так далеко Афганистан, где обстановка очень не простая. Религиозные экстремисты стараются вербовать сторонников среди местных жителей среднеазиатских республик. Так что служба в Канте, без преувеличения, «горячая».
Эскадрильи штурмовиков Су-25 готовы в любой момент оказать авиационную поддержку наземным силам государств Объединенной системы коллективной безопасности (ОДКБ). В эту организацию, наряду с Россией, Арменией и Белоруссией, входят Казахстан, Киргизия и Таджикистан, имеющий протяженную границу с Афганистаном.
На южных рубежах
На авиабазу не направляют солдат срочной службы. Только офицеров, прапорщиков и военнослужащих-контрактников. Год службы здесь засчитывается в стаж за полтора. Есть надбавочные коэффициенты к денежному довольствию за сложность и удаленность. Одна из проблем — оторванность от Родины, непохожие на наши российские, местные уклад и традиции. Командиры, как могут, стараются снизить влияние фактора отдаленности от Родины на морально-психологическое состояние подчиненных. В этой работе им и помогает иерей Евгений.
В Канте он уже почти десять лет. До этого окончил Ташкентскую семинарию. Был направлен в нее, чтобы лучше знать менталитет Средней Азии. При нем многое в духовной жизни его прихожан изменилось. Поначалу в части была лишь небольшая молельная комнатка. Она располагалась на третьем этаже в спортивном комплексе. А сегодня на территории авиабазы стоит-красуется храм в честь святого Александра Невского.
В 2011 году, 2 декабря, был заложен камень в основание будущего храма. Строительство велось на добровольные пожертвования несколько лет. Во время одной из социальных революций в Кыргызстане, когда народ менял власть и неизвестно было, чем дело кончится, возведение храма приостановили. Потом опять продолжили. Отлитые в России колокола доставили самолетами военно-транспортной авиации. Теперь звон слышен далеко. Половина Канта слышит, рассказывает иерей Евгений.
На одной из стен внутри храма имена жертвователей. Среди них бывший губернатор Санкт-Петербурга Георгий Полтавченко, который во главе делегации мэрии Северной столицы посетил авиабазу в 2012 году. Помогали и местные бизнесмены, и московские. Свою лепту внесли военнослужащие авиабазы.
— Желания священника построить храм — этого мало. Главное — желание личного состава, — рассказывает иерей Евгений. — Сначала была часовня, место, куда можно зайти, где можно окрестить, повенчать, совершить памятное богослужение. До 2015 года богослужение совершали там. 23 октября 2016 года, в годовщину образования российской военной базы, мы открыли храм.
Храм в Канте во многом особенный. Сразу видно, что войсковой. На одной из внутренних стен — изображение воина-мученика Евгения Родионова. Этот солдат, попавший в плен к боевикам на Среднем Кавказе в первую чеченскую войну, по преданию, отказался сменить православную веру, и был жестоко казнен. Он пока не причислен церковью к лику святых, но в храме изображен с нимбом.
— Он пример для подражания. Не стал предателем. Есть негласное правило, что в воинских храмах можно допустить изображение пострадавших за веру с нимбом святости, — пояснил отец иерей.
В настенной росписи — события из жизни святого Александра Невского, в том числе каждая битва под его руководством. В притворе можно увидеть напоминание о памятных событиях военной истории. Например, о взятии Измаила, или о первой обороне Севастополя. На хорах вывешены копии войсковых знамен подразделений авиабазы.
И даже вокруг храма видна его воинская принадлежность. На металлической ограде и воротах храма можно найти стилизованное изображение старой эмблемы ВВС — пропеллеры. Отец Евгений объясняет:
— Сделали по просьбе летчиков, ветеранов, которых здесь много. Они помнят старые традиции.
А еще по всей ограде вокруг храма изображен силуэт штурмовика Су-25. На таких самолетах летают авиаторы в Канте. Летчики попросили так сделать, как напоминание о крылатом друге, которому чуть не каждый день доверяют жизнь.
Это единственный в Киргизии и во всей Средней Азии храм, который расписан внутри в стиле православной традиции XVI-XVIII столетий.
— Мы находимся за границей, к нам нередко приезжают иностранные делегации, — объясняет отец Евгений. — Они должны видеть всю красоту островка нашей славянской православной культуры. Когда человек отсюда выходит, он понимает, в чем сила нашей России. В том, что есть крепкая вера. Вера — это и воспоминание об историческом прошлом. Разбей одно — и все будет уничтожено.
Иерей Евгений рассказал о гарнизонном церковном хоре. В нем семь человек, в том числе два офицера. Во время богослужения хор поет по очереди на нескольких языках — грузинском, сербском, греческом, болгарском, украинском, русском. По словам священника, в этом тоже большой смысл и объединяющее значение православия.
На церковные праздники в храм приходит особенно много людей. В том числе, дети военнослужащих, учащиеся воскресной церковной школы, участники местных военно-патриотических клубов. Приезжают кадеты из русского села Липецкое, что на границе Киргизии и Казахстана.
Храм открыт ежедневно, не закрывается. Приходят сюда военнослужащие каждый за своим. Кто-то венчаться, кто-то — крестить ребенка, а кто — помянуть ушедших родных.
— Например, бабушка у него умерла, а выехать, оставить службу — не может. С появлением храма появилась возможность помянуть, — говорит отец Евгений. — Бывает, когда отправляются в очень дальнюю командировку, например, в Сирийскую Арабскую Республику, приходят чтобы причаститься, исповедоваться.
На будничной рясе военного священника замечаю значок парашютиста. На маленькой цепочке под знаком — цифра 11. Она говорит, сколько прыжков с парашютом выполнил обладатель значка.
Зачем священнику парашютные прыжки
— Когда прыгали и где? — интересуюсь.
— В Канте, на территории авиационной базы совершал прыжки с парашютом. Уже помощником командира. Здесь есть поисково-спасательная парашютно-десантная служба. Чтобы работать с подразделениями, нужно знать его специфику. Что для них лучшее, что для них важное, светлое. И нужно пройти этот опыт самому. То есть почувствовать, какие напряжения испытывает тот же воин. Поэтому я решил прыгнуть и узнать.
Рядом со значком парашютиста у отца Евгения ромбик вуза. Оказывается, в свое время он окончил питерский Военмех — Балтийский государственный технический университет имени Д.Ф.Устинова.
— Почему я получил светское образование? — поясняет священник. — Потому что работаю с офицерским составом, с военнослужащими по контракту, многие из которых имеют не одно светское образование. В беседе сразу задают вопрос: батюшка, у вас какое образование? Если скажешь: духовное — это одно, а если светское, да еще техническое — уже другой диалог.
Как объяснил иерей, для богослужения у него другое облачение. Уже без всяких мирских значков.
Как оказалось, у военного священника Евгения есть не только знак военного парашютиста. Во время трехмесячной командировки в Сирию в 2017 году он был награжден медалью за участие в военной операции. Вручил ее военному священнику сегодняшний руководитель Главного военно-политического управления Вооруженных сил генерал-полковник Андрей Картаполов. В ту пору он представлял в Сирии российское военное командование.
«В Сирии с военных хоть икону пиши»
— Во время командировки в Сирию жили на авиабазе Хмеймим? — спрашиваю священника.
— Нет, на Хмеймиме были очень редко, потому что надо было мотаться по всем частям и оказывать духовное управление.
— Страшновато было?
— Очень жутко. Особенно, когда в километре от тебя, а может, и меньше взрываются снаряды. Непередаваемые ощущения. В 2017 году, когда в Пальмиру освобождали, мы 2-го марта провели церковную службу до начала операции. А уже 17 марта провели богослужение в освобожденном городе, причащали, исповедовали православных военнослужащих.
Участвовал иерей и в установке в одном из районов Сирии, населенном преимущественно христианами, Поклонного 9-метрового креста в честь погибших воинов России. «Крест устанавливали воины сами своими руками. Я им помогал, — рассказывает священник. — Боевики пытались его сбить, ничего не получилось. Самое удивительное, в день освящения креста пошел снег. А с утра было плюс 25. Мы расценили как знак...
В числе тех, с кем военный священник общался во время командировки в Сирию, были военнослужащие Сил специальных операций, саперных подразделений.
— Некоторые саперные подразделения тогда впервые приступали к разминированию. Мы отслужили литургию, исповедовали. Причастилось более тысячи военнослужащих групп разминирования. Ни одной потери потом не было.
— Чему лично вас сирийский опыт научил?
— Думаю, я стал более мобилен. То есть меньше воды — больше дела. В том числе в разговоре с людьми. Впечатлили люди в разных званиях, которых я встречал там. Это серьезные люди, они действительно отдают себе отчет в том, что делают, как верят. Как молятся. Там хоть икону пиши с военнослужащего.
Одно дело, когда ты читаешь в книгах о жертвенности наших солдат в прошлой войне, и совсем другое — когда воочию видишь, как люди отдают свою жизнь в чужой стране. Понимаешь, на что они готовы ради своей страны. Там ощущаешь патриотический дух.
Сегодня пытаюсь передать те ощущения молодым военнослужащим на территории авиабазы, рассказываю о ребятах, которые жертвуют собой, выполняя долг с честью, достоинством.
— В Сирии, кроме священников, в наших подразделениях были еще мобильные группы психологов. С ними взаимодействовали?
— Я видел, как они работают, что они говорят военнослужащим в стрессовой ситуации. Они увидели священника рядом, что он делает. Произошел некий обмен опытом. Бывали случаи, когда мы уходили в один город, а психологи — в другой. Они мне передавали свои брошюрки, в плане, что почитать, какое-то угощенье для солдат, а я им передавал иконы и крестики. Они потом рассказывали мне о том, как горели глаза у ребят, которым они давали иконки и крестики. Один боец был особо благодарен. Говорит, я потерял крест — и переживал, надел — как-то спокойнее.
Я увидел, что сама вера у людей там предельно живая. Нету формальности, меркантильности. Настолько живая, что чуть-чуть — и над головами образуется нимб святости.
Если о чем-то говоришь, спрашиваешь, к чему-то призываешь, они могут четыре часа стоять и слушать, не шелохнувшись.
Правильно говорят: на войне атеистов нет. И я в этом убедился. Уже в современных условиях, в современной армии. Техника поменялась, а люди те же. Душа и вера воскресли в таком переполохе. Я в этом убежден.
— А здесь, в Канте, как помогаете командиру в работе с верующими? Какие у вас обязанности?
— Помимо всего богослужебного и исполнения всех религиозных обрядов, это духовное укрепление и просвещение личного состава, духовная поддержка членов семей военнослужащих. Если в семье будет все хорошо, то и в службе будет все хорошо.
Иерей, имам, лама
— Вы православный священник. Но среди военнослужащих наверняка есть представители других религий. Как строятся отношения?
— По-доброму. У нас, например, на территории авиабазы трудится нештатный имам. Мы с ним с 2010 года дружим. Человек он семейный, образованный, с высшим светским и духовным исламским образованием. Он поддерживает наших военнослужащих мусульман. Совершает с ними молитвы.
Так же и буддизм. Допустим, на территории Киргизии ламу мы не найдем. А у нас есть батальон с Кызыла, с Тувы. Где им найти единоверного духовного руководителя? Мы нашли выход — проводим видеоконференцию. Командир утвердил по линии защиты государственной тайны, согласовали этот вопрос. И теперь еженедельно по средам после обеда выходим на связь с Кяхтой, что в Бурятии. Потому что в Кяхте есть лама, который окормляет наших военных. В течение часа с ними общается. Отвечает на волнующие их вопросы. И совершает даже молитву по видеоконференции. Конечно, я при этом не присутствую, чтобы не смущать военнослужащих бурят. Вот так мы работаем и взаимодействуем с каждым религиозным направлением.
Периодически проводим на территории воинской части «круглые столы», и главная тема у нас — идти не в разрез, а вместе. Обсуждаем нравственные вопросы. Например, суицидальные происшествия. В жизни и в армии это, к сожалению, происходит. Это и наркомания, использование незаконных средств для телесного удовлетворения. И супружеские измены, то есть когда, например, муж изменяет своей жене. В чем причина прелюбодеяния? Эти все нравственные вопросы очень важны.
Роль священника в том, чтобы человек правильно их для себя решил. А если верующий, извините, является нарушителем и приходит в храм каяться, то, наверное, надо сначала научиться, как себя вести. Главная суть покаяния — осознание своей греховности. Если священник добился этого, достучался до его сознания, и человек осознал, то может прийти в храм и покаяться.
Разные люди приходят в храм и просят бога о помощи. Не все могут справиться со своими проблемами. Конечно, я храм не закрываю перед такими, они приходят, я беседую. Ведь как говорят: вода камень точит. Беседы священника потихоньку, по капельке помогают.
— То есть решение ввести должности военных священников в армии было верным?
— Это было очень мудрое решение — введение штатных должностей. И, думаю, за все время, пока мы работаем, не было упреков ни от военнослужащих-мусульман, ни от их родителей, почему в части работает православный священник. Наоборот, если вы спросите, например, родственников военнослужащих-мусульман нашей части, они скажут большое спасибо, что батюшка организовал взаимодействие с местным имамом, и ребята имеют возможность и пообщаться, и решить все свои религиозные вопросы.
Это прекрасно, когда есть священник, потому что вопрос снимается. Воину нужно думать о том, как защищать Отечество, как правильно работать с оружием. Он должен профессионально владеть техникой. И ни солдат, ни его командир не должны ломать голову над тем, где, к примеру, найти имама, чтобы удовлетворить религиозные потребности военнослужащего. Или православного священника, или буддийского ламу.
В Советской армии этого не было. Само воспитание было предельно светским. Но мы же видим, какие мусульмане сегодня приходят служить в нашу часть. У них обязательный пятикратный намаз. Раньше такого не было. В советское время это был нонсенс.
Но, если это есть, если у военнослужащего потребность совершить намаз, ему надо помочь, организовать. Если раньше командир об этом не думал, то сейчас, если нет священника, командиры хватаются за голову: где найти имама? Да еще приверженца верного учения. Ведь исламских течений очень много. Мы это знаем и видим. На примере той же Сирии. Чтобы разобраться, нужен специалист. Пусть даже православный священник, но он должен быть с высшим духовным образованием и, как минимум, с высшим светским образованием.
